Зал Переговоров {Легенды Связанных Миров}

[Икаи но Казэ]

— Гляжу, ваш взор тоже заворожен обнаженной природой, где бездна сталкивается с грубым камнем. Под сенью Чёрной Луны будет место и другим наслаждениям для наших глаз, но этот образ будет встречаться чаще, чем ныне.​

— Коли луна встанет чёрной, мне будет интересно её наблюдать. Как интересно мне наблюдать и белое солнце, мой тёмный друг. Я созерцаю всякое, что мне дано созерцать, не делая акцентов на чём-то одном

 

[Адальгар де Зойхен]

ПД:

Тяжёлый колокол умолк под куполом Софии.
И ступил я, Адальгар, на амвон из кипарисовых досок, дабы возгласить:

Там, где волна целует базальт Яффы,
где рассветы окрашены кровью древних мучеников,
скрывается существо, малое да дивное - Иглянка,
жемчужник багряных тайн.

Лишь в расщелинах наших скал живёт оно,
лишь наши руки умеют взыскать у него
огонь цвета царского венца.
Посему постановляю:

1. Учредить Царский Орден Пурпура.
2. Вся добыча моллюска и варение краски объявляются священною ремеслом державным.
3. Девяти домам, осмелившимся клясться верой и золотом, дарую концессии, да заберут они треть выручки, да принесут во дворец две трети с каждой сотни моллюсков.

Кто носит пурпур, тот носит закон, и да обратятся одежды царей мира сего в сияние вечерних облаков. И пусть мир знает: пурпур цветёт лишь там, где Гроб Господень хранится мечом и молитвой.

 

[Шилен]

Ветер бушует на скалистых берегах Иль-Ксирратис, черные волны с грохотом разбиваются о камень. Высоко над морем, на гранитном парапете, высеченном на вершине мыса, покоился серебристый полумесяц молодой Луны. Его мёртвый свет падает на фигуру в чёрном — Верховная жрица стоит, почтительно положив руку на грудь, лицо её обращено вверх, взирая на богиню с благоговейным трепетом.

В туманной дымке, которую не смеет развеять бушующий ветер, воспарила богиня Черной Луны. Шилен обратилась лицом к лунному свету, вбирая каждую крупицу энергии, что он с собой несет.

— Мы — дети моря и Луны. Двух стихий, что с рождения идут рука об руку. Одна бурлит внизу, иная — взирает на нас с небес. Две бездны, что служат пристанищем для Великой Тьмы! Пришло время обуздать их. Не ради гордыни. Ради служения нашей предтече. Мы направим их волю. Соединим биение глубин с дыханием ночи.

— Ваша воля священна, Великая! Вы не разочаруетесь, ведь ваши покорные слуги смогли добиться успехов в создании новых проводников для Великой Тьмы! Жрецы готовы. Мы не отступим, пока стихии не согласятся стать оружием, что мы обратим против наших врагов!

Порыв ветра взметает плащ Верховной жрицы. Силуэт Шилен чуть склоняет голову — видимо, в знак удовлетворения. Луна скрывается за завесой туч, которые пригнал жестокий морской ветер. Это пробуждает Шилен от её медитации и она плавно опускается на землю, едва ступая ногами по гранитному полу. Высокая, не в пример Верховной Жрице, богиня кладет руку на плечо своей верной слуге.

— Они согласятся, дочь. Твое рвение сложить свою судьбу во имя служения Великой Тьме, несомненно, льстит ей. Но она поймет, если мы не станем рвать на себе волосы, стремясь сиюминутно угодить её желаниям. Учитесь и творите в том темпе, в котором привыкли — этого будет больше, чем достаточно. И на этот раз я присоединюсь к колдовскому хору, что взывает к стихиям, чтобы умилостивить их.

Жрица, пораженная чести, которой удостоилась, не смогла больше вымолвить ни слова. Улыбка Шилен не заставила себя ждать — её всегда веселило, когда служители культа робели в её присутствии. Что поделаешь — это извечная доля божеств, особенно таких, чьё влияние не ограничено фантазиями смертных или даже долгоживущих. Воздух наполнил мелодичный смех богини, идущий будто от прибоя, что ласкал подножие скалы — верный знак, сулящий успех начинаниям тёмных эльфов.

ОД 1 — использовав новые проводящие артефакты, научиться взывать к двум стихиям с гораздо большей эффективностью, чем было раньше.

Спойлер: Медитация богини под ликом молодой луны

Посмотреть вложение 2024

Верховная Жрица поднялась из своих глубинных покоев на верхние этажи подземного храма. Здесь располагались молельни и библиотека, где жрецы низкого ранга до сей поры переписывали многочисленные компендиумы и гримуары, утраченные в Катаклизме, по памяти, приправляя их щепоткой опыта из нового мира.

Сюда её привели поиски крупиц информации, способных оказать помощь в том мероприятии, которое своим последователям доверила богиня Чёрной Луны. Память о вчерашнем разговоре всё еще согревала душу Верховной Жрицы, святую для Тьмы, грешницу для Света.
Прошли десятки минут, прежде чем жрица отыскала среди кипы свитков увесистый том, повествующий о стихиях. "Ничего путного, лишь сухая теория, да и та, что годится для мира, который мы утратили..." — подумала Верховная. — "Нет, здесь нужны ощущения, нужно единение с тем, что хочешь обуздать! Надо вкусить стихии, надо проникнуться ими и понять, каково быть их частью!"
Озарение жрицы прервал послушник, что раскопал в уцелевшем после Катаклизма архиве фрагмент древнего пергамента. Он грозился вот-вот рассыпаться, но темные чары не позволяли ему это сделать до поры до времени.

— Верховная! Прошу дозволения говорить!

— Встань, жрец. Что побудило тебя меня отвлечь?

— Благодарю вас! Поглядите на сии письмена, в них значится, что...

Его дальнейшие слова утонули в потоке мыслей Верховной Жрицы. "Вот оно!" Хищной улыбке начальницы храма могла бы позавидовать сама Шилен. Жрица не сомневалась - когда она узнает об этом древнем секрете, то её богиню озарит точно такая же.
Верховная покинула помещение, ветром промчавшись среди рядов послушников, спихнув по пути со стола одного бедняги так старательно сшиваемый им бестиарий.

 

[Всеволод "Вещий"]

ОД1:

Дым от ритуальных костров плодородия еще стелился над полями, сладкий и густой, как медвежья лежанка по весне. А в Новгороде, у древнего дуба на Ярославовом Дворище, толпился народ. Князь Всеволод стоял, лицо вновь бледнее лунного серпа, пальцы в лосиных перчатках сжаты в кулаки, голос его был тверд, как кремень:

– Слово, люди! – прогремел он, и шум стих, будто ветер оборвался, – земля родит щедро, ветер воду на поля гонит. Но одна сила нас кормит, другая – защитит. От тьмы, что лезет из каменных пастей Урала. От шепота, что мертвых поднимает!

Рядом, недвижимый, как вырубленный из корня идол, стоял Святослав Духовидец. Бельма его глаз, молочные и слепые для солнца, будто впивались в толпу. В руке – темный, гладкий Камень Слуха. Он поднял его к уху, и тишина стала звенящей, напрягшейся, как тетива перед выстрелом.

– Слышу... – голос волхва прокатился низом, словно гром под землей, – слышу, как стонет мать-земля под когтями нечисти. Слышу, как предки в курганах плачут. Знание – меч наш! Знание – щит! Не разрозненным знахарям по лесам шептаться, а под единой кровлей ковать мудрость! Открываем Чертоги Знания! Где шаман истинную глубину духа познает, а ищущий магической мощи – силой земли и неба наполнится!

Из-за плеча князя вдруг выскочил шут Глеб Ёрник, сухой и юркий, как речная крыса. Его насмешливые глаза скользнули по князю, потом по Духовидцу:

– Мудрость мудростью, отче, – запищал он, плясовую притопывая, – а нежить клинком косят. Или магия твоя так же клинки гнуть да кости ломать будет?

Смешок его был колючим, но вопрос висел в воздухе, острый, как шило.

– Крепче, шут, – духовидец повернул к нему незрячее лицо, – огонь, что кости тлит незримо. Щит, что клинок вражий тупит и ломает. Зелье, что раны затягивает быстрее, чем весенний лед на реке. Он стукнул костяным посохом о землю: – Придите, кои дар в себе чуете! Не робейте! Кровь предков в вас – та самая сила!

В толпе зашептались. Молодой дружинник толкнул товарища локтем: «Слышь, Гаврила, может, сходим? Глядишь, научат, как культистов этих проклятых дымом выкуривать?» Тот буркнул: «Шаманы... знаем мы эти пляски с бубнами. Лучше меч точить».

Агафья Всеволодовна, стройная и невидимая в тени, как лесная ласка, стояла чуть поодаль. Глаза ее, темные и зоркие, скользили по лицам, ловя страх, надежду, алчность. Пальцы теребили мешочек с корешками у пояса. «Много ушей здесь, не все – свои, – подумала она, – иные уроки в Чертогах будут. Для тех, кто не бубны бить, а тьму жечь придет учиться.» Было ей ведомо: знание, что здесь посеют, взойдет не мирными травами, а сталью заговоренной и огнем боевых заклинаний.

– Крепость Духа возводим! – громко сказал князь Всеволод, перекрывая ропот, холод сдавил ему горло, но он выпрямился, – крепость, где мудрость предков и сила стихий станут броней и мечом против порубежной нечисти! Записывайтесь!

– Крепость, говоришь? – Глеб Ёрник скорчил рожу, но в слезящихся глазах мелькнуло что-то серьезное, – лишь бы стены крепки были, а стражи – зорки... – пробормотал он, растворяясь в толпе. Его колючий смешок еще долго висел в воздухе, напоминая о невидимых угрозах.

Чертоги Знания открывали двери. Для учеников. Для знаний. И для войны, что шла уже не только на мечах, а в тенях между мирами. Крепость Духа была заложена. Ее башнями станут знания, ее стенами – воля, а гарнизоном – те, кто научится превращать силу земли и неба в оружие против надвигающейся тьмы.

 

[Всеволод "Вещий"]

ОД2:

Летний ветер гнал по Волхову первые желтые листья, словно золотых рыбок, выпущенных из невидимой сети. Новгород, отяжелевший от дел и дождей последних дней, гудел особым гулом. На сей раз не праздничным, как на солнцеворот, а напряженным, как улей перед грозой. В просторных княжьих палатах, где дубовые балки пахли смолой и влажным деревом, собрались званые гости. Совет Севера.

Князь Всеволод восседал на резном дубовом кресле. Лицо его, обычно подобное высеченному из мелового утеса, сегодня было особенно сурово. Тени под глазами пролегли глубже. Знакомый холод, вестник беды, сковывал плечи ледяной хваткой. Рядом, словно живая каменная гряда, восседал сам Балир Железнорук, Король гномов, Владыка Орзаммара. Его борода, заплетенная в сложные рунические косы и перехваченная массивными медными кольцами, казалось, вобрала в себя свет факелов. Он молчал, тяжело положив на колени двурогий боевой молот, глаза – угольки в глубоких орбитах – неотрывно впивались в чужие лица. Князь читал в ответных взглядах настороженность, смешанную с недоверием к приземистым чужакам из-под земли.

Шведский конунг, Эрик Рыжебородый, в кольчуге поверх толстой стеганой куртки, медвежья шкура на плечах пахла дымом и потом, ткнул толстым, обожженным солнцем пальцем в сторону Балира. Голос его гремел, как обвал камней:

– Ты, Подгорный Владыка! Твои твердыни – норы в каменной утробе! Что ведаешь ты о воле ветра над волнами, о соленой пене на борту драккара? Пленник камня! Его дружинники, рослые и бородатые, заерзали на лавках, руки невольно ложились на рукояти висящих на поясах секир и длинных ножей.

Балир не дрогнул. Медленно, с достоинством, он поднял массивную кружку новгородского мёда, отпил глоток, смакуя. Глаза его, темные и острые, как гномье шило, вонзились в Эрика:

– Знаю я, как волны точат скалы век за веком. Знаю, как ветер гложет камень до кости. Знаю и то, как сделать твой драккар крепче китового хребта и острее акульего плавника.

Гном неспешно снял с пояса не топор, а небольшой, но массивный каменный блок. Затем из ножен на бедре он извлек топорик – невеликий, с короткой рукоятью, но лезвие его было покрыто сложным переплетением светящихся рун. Без лишних слов Балир прижал лезвие к камню. Раздался негромкий, но пронзительный звон, и блок раскололся пополам, будто это было не каменное сердце горы, а сыр. Срез был гладким, как полированная сталь.

– Сила не в мышцах, Конунг. Сила – в знании, запечатленном в камне и стали. В слове, что режет крепче булата, – он положил рунический топорик рядом с расколотым камнем, – это – лишь малая толика того, что Орзаммар может предложить союзнику.

Эйрик замер, словно медведь, застигнутый врасплох. Его пальцы разжались на рукояти ножа. Взгляд загорелся не гневом, а жадным любопытством мастера, увидевшего невиданный инструмент.

У стены, словно древний корень, вывороченный бурей, стоял финский старейшина, Илмари Лосиноголовый. Лицо его, изрезанное морщинами, как кора старой сосны, было непроницаемо. Глаза – узкие щели, вбирающие свет. Пальцы перебирали связку резных костяных пластинок – знаков духам. Голос его был тих, как шорох сухих листьев под снегом:

– Духи шепчут... Камни под ногами чужаков отяжелели. Земля стонет под их поступью. Но... тень с Урала длиннее. Она пьет соки земли, душит корни жизни. Его взгляд, тяжелый и знающий, скользнул к послу Волжской Булгарии, Алмасу, племяннику Хана. Тот сидел, сжимая кулаки так, что костяшки побелели. На скуле – свежий шрам, багровый и гнойный, похожий на след когтя какого-то чудовищного зверя.

– Они жгут деревни у границы! – сорвался с губ Алмаса хриплый крик, голос полный боли и ярости, – не люди! Твари! Мертвецы в истлевших кольчугах! Дышат смрадом могил и ледяным дыханием смерти! Остановят ли это твои руны, Король Камня? Или твои корабли, Конунг? Он вскочил, тыча пальцем на восток: – Пока вы меряетесь бородами да диковинками, Уральский Культ плетет саван для всех нас! Они угоняют наших людей в рабство, а из мертвых делают своих слуг!

Тишина в палате стала густой, как смола. За окном завыл ветер, словно вторя отчаянию Алмаса. Датский конунг, Харальд Синезубый, человек с лицом, обветренным морскими штормами, и глазами, привыкшими считать прибыль, аккуратно пододвинул и развернул лежащий на столе пергамент. Голос его был четок и сух:

– Пошлины отменить... Уплата серебром? Или мехами? Кто отвечает за поставки хлеба, если у одного недород? И чей голос решающий, когда флоты выйдут на перехват врага?

Князь Всеволод медленно поднялся. Холодный пот стекал по виску под меховой оторочкой шапки, но голос его был ровен и тих, как вода подо льдом в самую глухую пору:

– Слушайте. Не друг ко другу ропщите. Слушайте... тут, – он ударил кулаком в грудь, где билось сердце, – земля наша. От Балтики до Уральских Камней. От снегов Финляндии до Булгарских степей. Тьма под Уралом – топор у корня древа. Срубить корень – рухнет и сосна, и ель, и дуб. Вместе мы – лес. Густой. Крепкий. Где волку-одиночке не пройти.

Он посмотрел на Балира: – Руны гномов – как корни, что держат камень и не дают земле расползтись.

На Эйрика: – Корабли шведов и датчан – как крона, что ловит ветер и не дает буре сломить ствол.

На Илмари: – Знания финнов – как живительные соки в стволе.

На Алмаса: – Ярость булгар – как огонь, что выжигает скверну и дает место новому ростку.

Он подошел к столу, где лежала грубая карта, начертанная углем на телячьей коже. Положил на нее свою широкую ладонь:

– Решайте. Или мы вместе копим силу – землю, камень, сталь, знание, ярость. Или порознь станем щепками в костре, что Тьма разожжет на наших землях. Совет решает. Но помните: Лихо близко. И не одно оно придет.

Ветер за окном ударил в ставни с новой силой, завывая, как голодный волк. Молчание в палате стало тяжелым, как глыба льда. Но в глазах Эрика Рыжебородого горел уже не гнев, а расчетливый огонь воина, увидевшего новое оружие. Илмари Лосиноголовый перестал перебирать костяшки у пояса, его взгляд стал сосредоточенным и глубоким. Харальд Синезубый взял в руки гусиное перо. А Алмас, племянник Хана, медленно, с видимым усилием, разжал свои кулаки, и в его взгляде, поверх боли и ярости, появилась тень надежды. Совет начался. По-настоящему.

 

[Адальгар де Зойхен]

ОД 1:

Да станет тетива звучным словом свободы!
Провозглашаю День скользящей стрелы:
пусть всякий вольный сын и всякая вольная дочь
выйдут к рубежу зелёных мишеней,
и, пропев зверскую песнь натянутого лука,
отпустят стрелу свою во сердце золотого круга.
Чья же стрела пронзит цель безошибочно трижды,
тому в награду - щит от подушной дани,
да хранит его честь победы, а государство - меткость своих граждан!

ОД 2:

Да восторжествует игра небес над бренною суетой!
Объявляю месяц Артемисии праздником воздушных змеев.
Пусть мастера кедра и шёлка верхом на лошади состязаются,
чей змей выше поднимется над Полуночным Горизонтом Царства Небесного,
а монахи запишут танец ветров на пергамент.

 

[Вахман Изед]

Мужчина устало побрел на привычное место в зале. Дойдя упал на подушки и несколько минут отдыхал полулежа прикрыв веки. После чего открыл их и взяв рядом кувшин налил в кубок вина. Отсалютовав кубком с скупой золотой чеканкой другим правителям сделал глоток и стал прислушиваться к разговору. Усталость медленно его отпускала.

 

[Папа Урбан]

ОД2:

Летний ветер гнал по Волхову первые желтые листья, словно золотых рыбок, выпущенных из невидимой сети. Новгород, отяжелевший от дел и дождей последних дней, гудел особым гулом. На сей раз не праздничным, как на солнцеворот, а напряженным, как улей перед грозой. В просторных княжьих палатах, где дубовые балки пахли смолой и влажным деревом, собрались званые гости. Совет Севера.

Признаюсь не ожидал застать на своем веку такой совет рядом с нами. И похоже собираетесь вы собрать воистину сильное войско. И скажите, неужели так могуч ваш противник? И нужно ли нам беспокоится угрозы с Урала?

 

[Шилен]

Признаюсь не ожидал застать на своем веку такой совет рядом с нами. И похоже собираетесь вы собрать воистину сильное войско. И скажите, неужели так могуч ваш противник? И нужно ли нам беспокоится угрозы с Урала?

— Войско, что не продержится и дня без внутренних склок. Я наслышана о взаимоотношениях этих северян между собой. Тридцатилетний срок не способен охладить их пыл жажды сражений, причем между собой, и у многих из них есть счеты старее, чем Катаклизм, не говоря уж о свежих ранах. И против кого они решили выступить? Против призрачной угрозы, маячащей где-то на горизонте? Изо всех них никто не видел мощи Урала, разве что пару слуг лорда Элифаса булгарец принял за орду. Если это способно напугать все северные державы, то у меня для них неприятная новость - они жалкие трусы. Беспокоиться об угрозе с Урала стоит всем, кто намерен нам противостоять! Но откуда об этом могут знать те, кто никогда не видел этой угрозы?.. И разве не новгородский князёк молвил, что своими словами я раню не глубже сосновой иголки и страшиться меня не следует? Хорош наверное его дар убеждения, коли против такой смехотворной с его слов угрозы он сплотил заклятых врагов! Именно поэтому я сомневаюсь в успехе его начинаний — ведь резона для объединения у этих смертных нет ровных счетом никакого.​

 

[Всеволод "Вещий"]

И скажите, неужели так могуч ваш противник? И нужно ли нам беспокоится угрозы с Урала?

Князь Всеволод Вещий сидит недвижим, словно валун средь весенней распутицы. Отрешенная пустота его взгляда вдруг, дрогнув, сменилась усмешкой. Он поставил на стол полупустую чашу, и тихий голос, подобный полету совы над снежным полем, разбил повисшую тишину:

– Святейший Отец... Когда мертвецы встают из-под тонкого апрельского снега, а шаманы ночами шепчутся с духами болот – нам не до ваших игр. Ты там, в Ватикане, ангелов на кончике иглы считаешь, а твой заклятый друг в Авалоне копит свою «непобедимую» мощь, будто стервятник над падалью, боясь клюнуть первым.

Играете… Пока твои кардиналы меряются длиной молитв с авалонскими фанатиками, Тьма уральская растёт. Не в открытом поле – в подземельях, в тенях, в крике ворона над опустевшей деревней. Дети наши не спят ночами, не от страха сказочного – от воя темных тварей за частоколом.

Вам боль моих людей – как чужая песня за морем. Слышно? Да. Понятно? Нет. «Не наша паства» – шепчет ветер из ваших дворцов. А чья? Той самой чумы, что сожрёт и ваши мраморные лестницы? Когда Иерусалим захлебнётся чёрной смолой, а ваши крестоносцы побегут, поджав хвосты от настоящего ужаса... может, спросите тогда: «Где был наш разум?»

Будет поздно, что ж... да пребудут с вами ваша избранность и неприступные стены. Нам хватит своих забот. Когда тени доползут до ваших «чистых» земель – вспомните, что Север хотя бы пытался крикнуть: «Берегитесь!» в глухую стену вашего высокомерия.

А пока... наслаждайтесь. Вашей священной враждой. Вашим роскошным выбором – кого сегодня ненавидеть пуще Тьмы. Покуда тени ещё наши, а не ваши.

Он подносит чашу к губам, но не пьёт. Смотрит сквозь простор зала на удивленное лицо Папы Урбана. Тень от резного обода шрамом ложится на его бледное лицо.

 

[Всеволод "Вещий"]

И против кого они решили выступить? Против призрачной угрозы, маячащей где-то на горизонте?

Не отводя тяжелого взгляда от Папы, князь добавляет, каждое слово падает мерно, как топор дровосека:

– А вот и старые кости показали, что суть их – пустота.

 

[Лахар-Угур]

Таинственные густые туманы кроют земли Мрачных Ликов, словно молочная пена. В тех туманах виднеются странные лики и образы, словно в пустынных миражах. Лики давно умерших и образы того, что нельзя описать, чего-то эфемерного, потустороннего. А из содрогающихся курганов поднимается гул неведомых голосов, носителей которых нет среди живых...
В то же время шаманы и останки тех, кто давно должны были гнить в земле, рьяно к чему-то готовятся, в частности собирая огромное кострище несколько метров в высоту.
Грядёт ночь духов, грядёт день, когда они смогут посетить живых.

 

[Лахар-Угур]

Скажите, чем ваша практика в некромантии отличается от других ее разновидностей, той, что обычно практикуют различные плачущие девы с нехваткой внимания?

- Мы всегда открыты к вопросам о нашей культуре, Хранитель Аврелиан и будем рады ответить вам и всем кто задавался подобными вопросами. - словно бы сменив голос на более благозвучный, словно резонирующий в ушах заставляя впитывать каждое слово, Лахар-Угур, как истинный и ярый жрец своей Богини и веры, начинает погружающий в его культуру рассказ. - Нашим практики исходят от самой Богини, что даровала нам возможность общаться с миром духов. Мы не просто бездумно поднимаем гниющие кости, мы заключаем договор с духами, вознося им подношения и даруя материальное пристанище в данном мире. Они же в ответ даруют свои силы и помогают нам. Конечно, духи могут вселяться не только в кости, да бренную плоть. Они могут быть в деревьях, в камнях, в воде и многом другом. Но для того чтобы быть ближе к нам, чтобы стать человечнее им лучше всего подойдут сами люди и их останки в качестве пристанища. Они чувствуют дух и воспоминания прежних носителей тех тел и посему могут лучше нас понять. От того и предпочтительны людские останки. - подытоживает Вождь Племён Мрачных Ликов. - Остались ли у вас ещё вопросы, что мучают ваше любопытство, Хранитель Света Кель-Анора?

 

[Ваджрамар Вермилион]

Путь Хадагана в этом мире полон опасностей. Обосновавшись в нашем новом доме, мы оказались вынуждены бороться за свое существование. В этой борье и стремлении к прогрессу и родился нынешний Хадаган - империя стали и магического ремесла.

Многие силы сейчас заявляют о себе: заключаются некие коалиции, ведутся подковерные интриги, повсюду слышны крики о скором пришествии Великих Перемен.

Хадаган же, тем временем, продолжает идти по своему пути. Нам малоинтересны конфликты и события из дальних стран: Новгород, Сокрытое Царство, Европа и даже Урал - столь дальние земли интересуют нас разве что в более научных и торговых аспектах. Забавно, но некоторые сильные правители всерьёз считают, что можно использовать воинов Хадагана для защиты своих далёких берегов, как будто бы это дело столь разумеющиеся и якобы это настолько обыкновенно, как позавтракать после пробуждения в постели...

 

[Шилен]

- Мы всегда открыты к вопросам о нашей культуре, Хранитель Аврелиан и будем рады ответить вам и всем кто задавался подобными вопросами. - словно бы сменив голос на более благозвучный, словно резонирующий в ушах заставляя впитывать каждое слово, Лахар-Угур, как истинный и ярый жрец своей Богини и веры, начинает погружающий в его культуру рассказ. - Нашим практики исходят от самой Богини, что даровала нам возможность общаться с миром духов. Мы не просто бездумно поднимаем гниющие кости, мы заключаем договор с духами, вознося им подношения и даруя материальное пристанище в данном мире. Они же в ответ даруют свои силы и помогают нам. Конечно, духи могут вселяться не только в кости, да бренную плоть. Они могут быть в деревьях, в камнях, в воде и многом другом. Но для того чтобы быть ближе к нам, чтобы стать человечнее им лучше всего подойдут сами люди и их останки в качестве пристанища. Они чувствуют дух и воспоминания прежних носителей тех тел и посему могут лучше нас понять. От того и предпочтительны людские останки. - подытоживает Вождь Племён Мрачных Ликов. - Остались ли у вас ещё вопросы, что мучают ваше любопытство, Хранитель Света Кель-Анора?

— Зря стараешься, дикарь. Суть твоего поклонения есть Тьма, а от её благословенных проявлений этот напыщенный гусь воротит свой напудренный носик. Он выкорчует твое племя, несмотря на показную благожелательность. Помни пушистый народ с Юга - это твое будущее...​

 

[Икаи но Казэ]

— Зря стараешься, дикарь. Суть твоего поклонения есть Тьма, а от её благословенных проявлений этот напыщенный гусь воротит свой напудренный носик. Он выкорчует твое племя, несмотря на показную благожелательность. Помни пушистый народ с Юга - это твое будущее...​

Икаи пристально посмотрела на Шилен, разум которой был затуманен собственной высокомерностью:
— Это не тьма, мой друг. Это смерть и жизнь, перекликающиеся меж собой. Это равновесие, баланс, единение духовного и материального, но, боюсь огорчить тебя, тьмой это может быть лишь в глазах эльфийского света. На деле же эти традиции, обычаи и умения намного глубже, их суть не темна, как и не светла. Это плоскость совершенно иная: плоскость материального и нематериального, здешнего и потустороннего.

 

[Амбруаз "Солнценосный"]

Париж. Королевский дворец. ​

К стенам столицы подошла весна, а молодой король все также был завален государственными делами, которых с каждым днем меньше так и не становилось. За каждым изменением чего-либо в королевстве возникали новые вопросы, ждущие решений. Они росли, словно грибы в дождливый день.

Запас магии в светильниках иссяк. Настало утро Ночь была бессонной Запас магии в светильниках иссяк За окном уже было утро.
-Что? - Молодой король резко поднял свою голову. Незаметно для себя он уснул ближе к утру и спал до этого момента в положении сидя, головой упершись в стол. - Когда я уснул? - Спросил он себя, убирая прилипший лист бумаги от своего лица. -Ах, верно, я на мгновенье закрыл веки после того, как отправил письмо Святому Престолу с согласием на предложенный Империей пакт о ненападении. Наше положение определенно обрело некоторую форму устойчивости, но все же... - Раздумья в сонном состоянии прервал воробей, заглянувший в окно королевских покоев, - уже весна, как быстротечно время... или это я слишком погряз в дела этого королевства... ВЕРЛЕЕЕЕЕН!

Дверь быстро открылась и в покои тот час зашел рослый и глуповатый на вид мужчина.
-Звали, Ваше Высочество? - Несомненно вопрос был глупым.
-Нет, не звал, тебе либо показалось, либо по замку бродит призрак моего отца и издевается над его обитателями.
-Ах, вот как, тогда я пойду.
-КОНЕЧНО Я ТЕБЯ ЗВАЛ, КОНЬЕ ТЫ РЫЛО! - Королю доставляло удовольствие убирать усталость, издеваясь над глупым на вид Верленом. - Позови гардеробщиков, мы выходим в город.

 

[Шилен]

Икаи пристально посмотрела на Шилен, разум которой был затуманен собственной высокомерностью:
— Это не тьма, мой друг. Это смерть и жизнь, перекликающиеся меж собой. Это равновесие, баланс, единение духовного и материального, но, боюсь огорчить тебя, тьмой это может быть лишь в глазах эльфийского света. На деле же эти традиции, обычаи и умения намного глубже, их суть не темна, как и не светла. Это плоскость совершенно иная: плоскость материального и нематериального, здешнего и потустороннего.

— Расскажи об этом выходцам из Элинора. Им претит существование Тьмы рядом с ними ничуть не меньше, чем мне - существование их ненаглядного Света. Поборников баланса они и слушать не станут, когда пойдут огнём и мечом качать весы мироздания, за которые вы радеете. Будете мешать - сметут и вас. Но что-то мне подсказывает, что большинство из тех, кто ранее восхвалял баланс и Великую Тьму отвернутся от своих традиций. Среди них прольется немало крови, но их выбором станет умаслить ветхого умом старикана, что лобызает по ночам Артефакт Света.​

 

[Икаи но Казэ]

— Расскажи об этом выходцам из Элинора. Им претит существование Тьмы рядом с ними ничуть не меньше, чем мне - существование их ненаглядного Света. Поборников баланса они и слушать не станут, когда пойдут огнём и мечом качать весы мироздания, за которые вы радеете. Будете мешать - сметут и вас. Но что-то мне подсказывает, что большинство из тех, кто ранее восхвалял баланс и Великую Тьму отвернутся от своих традиций. Среди них прольется немало крови, но их выбором станет умаслить ветхого умом старикана, что лобызает по ночам Артефакт Света.​

— Ты в самом деле погружаешься в излишнюю тревогу, Лунная Богиня. Эльфам нету дела до происходящего вокруг. Пока что. А свет так ненавистный тебе не принадлежит одним эльфам, и более того, их свет особый, отдельный. Истинный, но не более истинный чем тот, что растёт буквально рядом с тобой. Не опасайся своих дальних родичей, пока нет причин к тому. Тебе налить чашку чая? Совершенно новый, неожиданно приятно наполнивший городские рынки в моей стране, и поразительно расслабляющий, в отличии от сортов, сохранившихся из почти полувековых императорских запасов. Он умиротворяет и избавляет от тревоги и опасений, успокаивает тело и душу, — Икаи дружелюбно подлетела ближе, держа в когтях своей правой ноги чашу с чаем. Воздух из под её крыльев снова навёл чудовищный беспорядок в зале, разбросал стулья и утварь, едва не затушил огонь в "камине" и растрепал волосы всяческих государей. Императрица казалась счастливой. Запасы чая были полны.