Зал Переговоров {Легенды Связанных Миров}

[Сигмаон Анир]

Владыка темных эльфов, находясь на флагмане "Буревестник" и держа в руках бокал вина, смотрел в даль, где будто сливалось море и небо в один большой пожар. Он строил планы по завоеванию стран африканского континента, представляя как они будут корчиться в муках...ох это счастье видеть их лица за миг до конца.

Достойные чтобы жить для построения великих морских твердынь, что будут бороздить морские просторы могут обращаться ко мне. Кто же считает это недостойным своего эга познает смерть.

Наконец-то достойный соперник вышел на арену! Станцуем же еще раз, старый друг... Песнь наших клинков станет образцовой легендой для местных аборигенов. Просветим же этих малодушных и примитивных созданий что есть настоящее искусство войны!

 

[Даркриэль]

Наконец-то достойный противник! Наша битва будет легендарной!

Вас ещё можно привести к темной стороне. Стремление вмешиваться в дела людей, навязывая свои порядки является хорошим заделом для этого.

 

[Тендеррик III Вар Абелард]

"Ещё больше войск". Знакомый акцент. Хотя ваше стремление по завоеванию Иерусалима не может не радовать. Возможно всех убивать нет смысла не думаете? Рабы могут пригодиться для нужд империи.

Имелось ввиду, что все мятежники падут. Простые люди как жили на своей земле, так и будут жить. Однако случайные и боевые потери никто не отменял.

 

[Сигмаон Анир]

Вас ещё можно привести к темной стороне. Стремление вмешиваться в дела людей, навязывая свои порядки является хорошим заделом для этого.

Не обольщайся моей вежливости, мы не опустимся до вашей ошибки. Вы предали Элинор, предали Свет... Продали души тьме, разрушению... Ради чего? Где вы теперь? Ради того чтобы жить как животные, бессмысленно проливая кровь день ото дня, и разрушая все на своем пути? Что ваши предательские дома создали за то время что прошло после Раскола? Ничего, окромя того что вы могли взять и извратить из того что было создано на Элиноре! Так бездарно тратить свое бессмертие - самое извращенное преступление что вы совершаете каждый день лишь одним своим существованием. Возможно однажды вы сами это увидите, но будет уже поздно...

 

[Реанрион Ильфелкиир]

Владыка темных эльфов, находясь на флагмане "Буревестник" и держа в руках бокал вина, смотрел в даль, где будто сливалось море и небо в один большой пожар. Он строил планы по завоеванию стран африканского континента, представляя как они будут корчиться в муках...ох это счастье видеть их лица за миг до конца.

Достойные чтобы жить для построения великих морских твердынь, что будут бороздить морские просторы могут обращаться ко мне. Кто же считает это недостойным своего эга познает смерть.

- Вот и падшие явились, какой же ты владыка, позволь тебя спросить, если у тебя у самого есть господин? Без которого ты не можешь совершить шаг в сторону.

 

[Даркриэль]

- Вот и падшие явились, какой же ты владыка, позволь тебя спросить, если у тебя у самого есть господин? Без которого ты не можешь совершить шаг в сторону.

Я владыка темных эльфов своего клана.

 

[Даркриэль]

Имелось ввиду, что все мятежники падут. Простые люди как жили на своей земле, так и будут жить. Однако случайные и боевые потери никто не отменял.

А почему вы их называете мятежниками?

 

[Тендеррик III Вар Абелард]

А почему вы их называете мятежниками?

Потому что они бежали из Империи Черного Солнца и основали на юге свое царство. Грубо говоря. Они подрывают стабильность нашего государства. Я предложил Адальгеру решить мирно вопрос на моих условиях, но ответ не получил.

 

[Икаи но Казэ]

Элифас застывает на мгновение, его пальцы смыкаются в замок перед лицом, словно он собирает воедино разрозненные нити мысли. Когда он отвечает, его голос звучит как ледяной ветер, проникающий в самые потаённые уголки разума:

— Ох, какой восхитительный парадокс вы строите."Ведь жизнь и есть страдание", а потому вы и цеплятесь за него? Вы напоминаете мне узника, который отказывается выйти из темницы, потому что забыл вкус свободы.

Тень за его спиной медленно обвивает его плечи, как змея, шепчущая на забытом языке.

— Вы спрашиваете, как отделить страдание от жизни? Но разве вы не видите – вы уже отделили его. Ваши земли защищены. Ваши люди исцеляются. Вы сами создали островок покоя в этом море боли. И теперь... Вы боитесь потерять даже не счастье – а привычку страдать. Вы говорите о гармонии... Но разве истинная гармония нуждается в жертвах и страданиях каждого?

В воздухе между ними вспыхивает видение: два мира. Один – ее, где свет и тьма играют в гармонии, как два змея в танце, бесконечно пожирая друг друга. Другой – его, где есть лишь Тьма. Абсолют, холодный, совершенный и вечный.

— Возможно, вы правы... Я предлагаю "обыкновенные вещи", которые звучали постоянно и везде. Мир без боли. Мир без потерь. Мир, где не нужно быть мудрецом или воином, чтобы просто жить. — Он наклоняется чуть ближе, и в его глазах вспыхивает темная искра. — Но скажите мне... Если ваш мир уже так прекрасен... Почему вы до сих пор держитесь за страдание как за святыню? Почему ваши дети и дети их детей должны плакать, чтобы понять красоту улыбки? Ежели страдание так прекрасно и необходимо, тогда почему вы исцеляете своих людей? Почему не дать им упиться своей болью?

Тень Элифаса внезапно бросается к полу, принимая форму пропасти, где виднеется маленький человечек, пытающийся сбалансировать над пропастью, держа в руках кинжал, будто он готов прыгнуть, но колеблется.

— Вы воспеваете страдание как приправу к жизни – но разве мать, теряющая дитя, думает о глубине чувств? Разве голодный, грызущий кору деревьев, любуется красотой боли? У них нет такого права, лишь бремя, которое им назначили.

Тень, исчезнувшая с пола и оказавшись за его спиной вдруг распадается на тысячи мелких осколков – дрожащих силуэтов, на которых изображены лица тех, чьи страдания стали "поэзией" для наблюдателей.

— Вы спрашиваете зачем? Потому что ваша гармония – привилегия. Потому что за стенами вашего благополучия мир стонет и утопает в крови. И если для вас страдание – лишь вкус, то для них оно – последнее, что они успеют узнать перед концом.

На его ладони вспыхивает чёрное пламя, и в нём мелькают образы: ребенок, не бледнеющий от лихорадки и не страдающий от вытекающей из глаз крови, старик, которого не хоронят внуки, солдат, не убивающий за окровавленный клочок земли, улыбающиеся дети, не ставшие сиротами после войны. Элифас прикрыл ладонь и улыбнулся.

— И все-таки, я предлагаю не "обыкновенные вещи", Икаи. Я предлагаю невозможное, которое станет возможным лишь в объятиях Богини Тьмы. Я предлагаю другим счастье, которое перестанет быть наградой за перенесённые муки, ибо станет неотъемлемым правом каждого в этом мире.

— Вы спрашиваете, зачем уничтожать свет?... — Его голос становится тише, почти ласковым. — Я не уничтожаю его. Я просто предлагаю... Перестать нуждаться в нём. Разве луна ненавидит солнце? Она просто знает: ночь необходима. Но вы правы – время действительно все расставит на свои места и покажет, ежели мир не падет ранее в агонии ненависти.

Икаи смотрит на него недвижимо, её хищный взгляд впивется в каждое движение его тела, рук, мышц лица:
— Свобода — величайшее страдание, друг мой. Ведь проще всего быть покорным. Воистину, орёл в небесах наслаждается своим полётом, рассекая густые облака крылами. Однако, горделивое одиночество окружает его жизнь. Однако, упорности и силы требует его полёт. Однако, мать скидывает его из гнезда, с высочайших деревьев, прежде, чем он обернётся взрослым. И многие пути ему закрыты. Но и своим одиночеством он наслаждается. Своим страданием. И горестный путь делает прикрасы жизни ещё милее для него. — Икаи медлит, глубоко вдыхает, и продолжает свою речь, — гармония не требует страдания самого по себе. Гармония требует жизни и смерти. А жизнь страдания. Жертвы? Нет. Достаточно того, чтобы всё вокруг шло естественным для себя путём. Никто не должен жертвовать, лишь жить и умирать, чего бы не понимали под смертью, а затем снова жить и снова умирать. Оградили ли мы себя от страдания? Разве кицунэ в моей стране воспевали бы свою неразделённую любовь или потерянную страсть, если бы мы сделали это? Разве были бы каппа грустны от засухи и радостны от долгожданного дождя, если бы мы сделали это? Разве было бы тэнгу над чем веселиться и выплясывать, если бы мы сделали это? Мы не держимся за страдание, мы его принимаем, как часть мира. Неотъемлемую часть жизни. И именно страдание возвеличивает будущую радость. И только слеза красит улыбку. Улыбка без страдания — пуста. Она теряет свою уникальность. Улыбка на обветренной от слёз, пролитых под холодными ветрами севера, коже, — ценнее улыбки беззаботной в сотни раз. И здравие без болезни точно также не имеет значения. Потому что только в болезни ты познаёшь здравие. Потому что родившейся со здоровой спиной воспринимает её как должное, а излечивший спину, которая бесконечно изо дня в день пронзала всё его тело дикой болью, не позволяя ему ни малейшего движения и туманя его разум, не способный обратить внимание на что-либо, кроме боли — обречён улыбаться навеки, покуда боль не настигнет его вновь или он не упокоится в земле. Но счастье его в утолении боли. Не в её отсутствии, но и не в её присутствии. В избавлении от неё. Почему же его нужно лечить? Потому что борьба с ней — естественна.

Икаи останавливается, в их с Элифасом разумах возникает видение, подобное видению, что создал Элифас, но видимое лишь ими двумя. Тьма, вечный и холодный абсолют, увеличивается и увеличивается, позволяя всё подробнее и подробнее рассмотреть детали. Люди и нелюди, животные и духи, с беззаботными лицами спят на улицах некоего города. Мимо ходят прочие, аккуратно переступая через лежащих на земле. С каждым мигом проходящих мимо становится всё меньше и меньше, все они засыпают, пока окончательно не кончатся. Следом картина со змеями, погрязшими в бесконечной борьбе. На них, под ними и между ними различные существа спят, просыпаются, плачут, танцуют, изрекают поэзию о собственных несчастьях, вдохновляя прочих жить и видеть красоту мира. Под белым змеем взрастают сливы, распускают свои цветы и позволяют лепесткам разлететься по ветру, создаваемому движениями змея. Под чёрным массивные каменные глыбы испещрены белыми прожилками, каждая из которых уникально вплетена в общую картину. Огромная сосна, символ стабильности, растёт и благоухает хвойными ароматами своих шишек в центре, между змеями, выпуская по три ветки вместо каждой, сломанной под натиском борьбы змеев.

— Мать же, что потеряла дитя, воспоёт его, возжелав ему родиться ещё более совершенным, чем он был. Безусловно, сперва её будет обуревать горе. Затем сладкая надежда. Со временем она исцелится и станет сильнее, изящнее, умнее. Станет лучше, чем была, ведь только страдание ведёт к прогрессу. Беззаботность ведёт к гибели. К скуке. К медленному умиранию. Человек, что с голоду ест кору, возрадуется невиданной силой, когда ему подадут рис, — следующую мысль Икаи повращала в голове, испробовала на вкус, прежде чем изложить, — страдание за границами моих земель... Да, мы слыхали, что оно велико, что оно, быть может, чрезмерно. Что же ещё, как не чрезмерное страдание способно заставить к попытке уничтожить целый народ? Но причина ему, ведь не свет. Ведь подобно тому, как это устроено в моих землях, может быть и в других. Где свет и тьма станут едины и противопоставлены. Ведь они, в общем-то и не причастны. Гармония в мире возможно не только тогда, когда в одном месте существует лишь блаженство, а в другом лишь страдание и они дополняют друг друга. Если страдание и блажь сосуществуют — то гармония. И мир таков будет не менее гармоничен. Три уровня. Гармония в стране. Гармония в регионе. Гармония в мире. Что если каждый постарается прийти к их соблюдению? Что если каждый начнёт уважать каждого?

Икаи особенно задумалась над словами Элифаса про награды и права. Её нога, увенчанная четырьмя острыми когтями: три спереди и один сзади, вознеслась над головой и быстрым, но плавным и элегантным движением схватила чашу с чаем, стоящую на столе перед ней. Сделала несколько медленных глотков, смакуя всякий горький и всякий сладкий оттенок вкуса на своём языке, и, поставив чашу обратно, продолжала говорить:

— Счастье как награда? Говорят, что в странах к западу от нашей счастье и вовсе считают лишь разновидностью страдания. Мне, право слово, не знамо представление о счастье, как о награде. И мне не знамо право. Зачем оно? Почему ты хочешь дать кому-то право? Если ты что-то разрешаешь, то это подразумевает и запрет. Свободу? Свободу можно только взять. Право? Как же надо опуститься, чтобы позволить другому давать тебе право? Или я не понимаю значение этого слова?
Луна сменяет солнце. А солнце сменяет луну. Ночь сменяет день, а день сменяет ночь. Такова жизнь. Таков мир. Но разве вы, мудрецы тьмы, лелеющие тьмы, почитающие тьмы, не желаете погрузить мир во тьму? Если нет, то в чём ваша цель? Луна и без того существует. Тьма и без того существует. Вместе со светом, со светом наравне. Вы лишь желаете сохранить её? Что ж, коли это так, то мы с вами ближайшие союзники, ведь и я желаю сохранить её, подобно тому, как желаю сохранить свет

 

[Реанрион Ильфелкиир]

Замок Ледяного Трона, Цитадель Снежных Эльфов​

Высоко в горах, где ветра не умолкают, где облака цепляются за вершины, как серебристые вуали, стоял Замок Ледяного Трона – неприступная твердыня снежных эльфов.

Замок не был построен – он был высечен, словно гигантский кристалл, поднявшийся из самой сердцевины горы. Его стены, прозрачные и сияющие, состояли из вечного льда, зачарованного древними чарами, защищающими его от всевозможных. Башни, имеющие различные формы, уходили в небо, сверкая под лунным светом, словно алмазные копья.

Мосты и галереи, тонкие, как паутина, соединяли башни между собой, а под ними зияли бездонные пропасти, где бушевали вечные метели. Ветер гулял по залам, наполняя их холодной музыкой – перезвоном ледяных колоколов, скрипом кристаллов, ывшепотом замерзших водопадов.

Главный зал, Чертог Ледяного Владыки, был огромным пространством, где пол представлял собой идеально гладкий лед, а стены – гигантские зеркала из будто замерзшей воды.

Тронный зал украшали скульптуры из голубого льда – изящные, как живые, они изображали легендарных героев снежных эльфов. В центре стоял Трон Хрустального Властителя, вырезанный из цельного сапфирового льда, испещренный мерцающими прожилками серебра.

Снежные эльфы двигались по своим чертогам бесшумно, их длинные белые одеяния струились, как туман. Их кожа была бледной, почти прозрачной, а волосы – серебристыми или белоснежными, заплетенными в сложные узоры, украшенные ледяными жемчужинами и кристаллами инея.

Их глаза – ледяно-голубые, сиреневые, стальные – светились ледяным холодом. Они говорили тихо, их голоса были мелодичными, но лишенными тепла, будто шепот метели.

Здесь не было суеты, не было громких споров – только безмолвная элегантность, где каждый жест, каждое слово имело вес. Воздух был наполнен ароматом зимних цветов – ледяных нарциссов, снежных орхидей, хрустальных ландышей.
В высоких окнах, обрамленных узорами из инея, танцевали полярные сияния, отбрасывая на стены призрачные блики.

В зале царила торжественная тишина, нарушаемая лишь звоном хрустальных кубков. Снежные эльфы, облаченные в переливчатые шелка и парчу, отороченную мехом полярных лисиц, стояли небольшими группами, обмениваясь сдержанными речами.

На троне восседал Реанрион Ильфелкиир, его ослепительно-белые волосы увенчаны диадемой из алмазов и льда. Ее пальцы, длинные и изящные, покоились на подлокотниках, украшенных резьбой в виде сплетенных морозных змеев.

Внезапно врата зала бесшумно распахнулись, и в проеме возникла высокая фигура в плаще из шкуры белого дракона.

— "Лорд Командующий Валарион!" — объявил глашатай, его голос замер в морозном воздухе.

Гость шагнул вперед, его сапоги не оставляли следов на зеркальном льду. Он склонился перед троном, и все замерли, ожидая, зачем он явился.

— "Ваше Величество," — его голос был гладким, как лед над бездной, — "Наши воины ожидают ваших приказаний. Мы уже давно не участвовали в походах."

Король не дрогнул, но в его глазах вспыхнул холодный огонь.

— "Не сейчас" — ответил он, и в его словах звучала смерть. — "Всему свое время, холод терпелив, но он неминуем как зимние сумерки"

Ветер взвыл за стенами, будто в подтверждение его слов.

— "Но сейчас, по моему приказу, пусть наши лучшие ледяные скульпторы изготовят новые виды ледяного оружия, мы используем все наши знания для того, чтобы новые клинки, копья могли резать не только плоть, но и душу, броня наших воинов также должна отражать заклинания и проклятья (Пд), также расширьте кузнецы ледяных големов и создайте их новые разновидности!(Од1), также расширите Храм Ледяного Ветра, пусть метель несет в себе, новые виды опасности, для тех кто осмелится войти в нее!(Од2), а также отправьте ледяных соколов, с посланием в земли далекие (дд1-дд2), на этом пока все!" —Закончил Реанрион.

— "Будет исполнено," — Кивнул Лорд Командующий Валарион.

Замок Ледяного Трона молчал.
Но бесконечная буря продолжалась.

​

 

[Реанрион Ильфелкиир]

Я владыка темных эльфов своего клана.

- Вы так оправдались, признаю, вы меня удивили, ожидал я услышать другого ответа, вы точно представитель падших?

 

[Папа Урбан]

ПД

Рядом с Академий должно вот-вот развернутся крупное строительство нового района. Специальный человек будет ходить по полю и делать набросок будущего района. Специальные мастерские, алхимические и зачаровательные дома, все это вскоре должно заработать. По новому распоряжению Папы Урбана 1 было велено

1. Постройка новых мастерсих для алхимии и зачарования

2. Устроить конкурс среди инженеров, оружейников и других специалистов где лучшим будет предложена тройная оплата труда

3. Привлечь новых Алхимиков и магов зачарования которым полагается земельный надел, а также дворянский титул после вступление на службу Ватикану, при этом если в течении десяти лет волшебник покидает службы титул и надел забирается.

4 Всем, кто занимается алхимией и зачарованием разрешается не платить налог. Так же всем, кто использует в своем деле Алхимию и зачарования снизить налог на 1\4 от всего объёма налога, что он платит за свое дело.

 

[Папа Урбан]

ОД 1

В очередной день произошло необычное заседание на которое были приглашены не только кардиналы, но и эльфы и знатнейшие люди Ватикана. Собрание состоялось по поводу грязных слухов, якобы о том, что с Подачи Папы были осквернены мертвые и использовалась темная магия.

- Мы хотим знать, что произошло в стенах академии! Из-за чего пошли такие слухи. Неужели это и правда. Нам нужны ответы, и немедленно! – заявит возбужденный с кардинал резкой жестикуляцией явно озвучивая мысли присутствующих.

- Вы абсолютно правы, сие действие и правда отвратительно, если бы имело место быть, но все несколько проще и иначе. Все дело в том, что были замечены следы некой новой болезни, и чтобы предотвратить ее распространение я поручил магов избавится от носителей оной пока не стало слишком поздно, а магов я попросил, чтобы они проконтролировали нераспространение болезни за пределами стен. А всех собравшиеся хочу поблагодарить за проявленную бдительность и не переживать по поводу случившегося.

 

[Владыка Элифас]

Икаи смотрит на него недвижимо, её хищный взгляд впивется в каждое движение его тела, рук, мышц лица:
— Свобода — величайшее страдание, друг мой. Ведь проще всего быть покорным. Воистину, орёл в небесах наслаждается своим полётом, рассекая густые облака крылами. Однако, горделивое одиночество окружает его жизнь. Однако, упорности и силы требует его полёт. Однако, мать скидывает его из гнезда, с высочайших деревьев, прежде, чем он обернётся взрослым. И многие пути ему закрыты. Но и своим одиночеством он наслаждается. Своим страданием. И горестный путь делает прикрасы жизни ещё милее для него. — Икаи медлит, глубоко вдыхает, и продолжает свою речь, — гармония не требует страдания самого по себе. Гармония требует жизни и смерти. А жизнь страдания. Жертвы? Нет. Достаточно того, чтобы всё вокруг шло естественным для себя путём. Никто не должен жертвовать, лишь жить и умирать, чего бы не понимали под смертью, а затем снова жить и снова умирать. Оградили ли мы себя от страдания? Разве кицунэ в моей стране воспевали бы свою неразделённую любовь или потерянную страсть, если бы мы сделали это? Разве были бы каппа грустны от засухи и радостны от долгожданного дождя, если бы мы сделали это? Разве было бы тэнгу над чем веселиться и выплясывать, если бы мы сделали это? Мы не держимся за страдание, мы его принимаем, как часть мира. Неотъемлемую часть жизни. И именно страдание возвеличивает будущую радость. И только слеза красит улыбку. Улыбка без страдания — пуста. Она теряет свою уникальность. Улыбка на обветренной от слёз, пролитых под холодными ветрами севера, коже, — ценнее улыбки беззаботной в сотни раз. И здравие без болезни точно также не имеет значения. Потому что только в болезни ты познаёшь здравие. Потому что родившейся со здоровой спиной воспринимает её как должное, а излечивший спину, которая бесконечно изо дня в день пронзала всё его тело дикой болью, не позволяя ему ни малейшего движения и туманя его разум, не способный обратить внимание на что-либо, кроме боли — обречён улыбаться навеки, покуда боль не настигнет его вновь или он не упокоится в земле. Но счастье его в утолении боли. Не в её отсутствии, но и не в её присутствии. В избавлении от неё. Почему же его нужно лечить? Потому что борьба с ней — естественна.

Икаи останавливается, в их с Элифасом разумах возникает видение, подобное видению, что создал Элифас, но видимое лишь ими двумя. Тьма, вечный и холодный абсолют, увеличивается и увеличивается, позволяя всё подробнее и подробнее рассмотреть детали. Люди и нелюди, животные и духи, с беззаботными лицами спят на улицах некоего города. Мимо ходят прочие, аккуратно переступая через лежащих на земле. С каждым мигом проходящих мимо становится всё меньше и меньше, все они засыпают, пока окончательно не кончатся. Следом картина со змеями, погрязшими в бесконечной борьбе. На них, под ними и между ними различные существа спят, просыпаются, плачут, танцуют, изрекают поэзию о собственных несчастьях, вдохновляя прочих жить и видеть красоту мира. Под белым змеем взрастают сливы, распускают свои цветы и позволяют лепесткам разлететься по ветру, создаваемому движениями змея. Под чёрным массивные каменные глыбы испещрены белыми прожилками, каждая из которых уникально вплетена в общую картину. Огромная сосна, символ стабильности, растёт и благоухает хвойными ароматами своих шишек в центре, между змеями, выпуская по три ветки вместо каждой, сломанной под натиском борьбы змеев.

— Мать же, что потеряла дитя, воспоёт его, возжелав ему родиться ещё более совершенным, чем он был. Безусловно, сперва её будет обуревать горе. Затем сладкая надежда. Со временем она исцелится и станет сильнее, изящнее, умнее. Станет лучше, чем была, ведь только страдание ведёт к прогрессу. Беззаботность ведёт к гибели. К скуке. К медленному умиранию. Человек, что с голоду ест кору, возрадуется невиданной силой, когда ему подадут рис, — следующую мысль Икаи повращала в голове, испробовала на вкус, прежде чем изложить, — страдание за границами моих земель... Да, мы слыхали, что оно велико, что оно, быть может, чрезмерно. Что же ещё, как не чрезмерное страдание способно заставить к попытке уничтожить целый народ? Но причина ему, ведь не свет. Ведь подобно тому, как это устроено в моих землях, может быть и в других. Где свет и тьма станут едины и противопоставлены. Ведь они, в общем-то и не причастны. Гармония в мире возможно не только тогда, когда в одном месте существует лишь блаженство, а в другом лишь страдание и они дополняют друг друга. Если страдание и блажь сосуществуют — то гармония. И мир таков будет не менее гармоничен. Три уровня. Гармония в стране. Гармония в регионе. Гармония в мире. Что если каждый постарается прийти к их соблюдению? Что если каждый начнёт уважать каждого?

Икаи особенно задумалась над словами Элифаса про награды и права. Её нога, увенчанная четырьмя острыми когтями: три спереди и один сзади, вознеслась над головой и быстрым, но плавным и элегантным движением схватила чашу с чаем, стоящую на столе перед ней. Сделала несколько медленных глотков, смакуя всякий горький и всякий сладкий оттенок вкуса на своём языке, и, поставив чашу обратно, продолжала говорить:

— Счастье как награда? Говорят, что в странах к западу от нашей счастье и вовсе считают лишь разновидностью страдания. Мне, право слово, не знамо представление о счастье, как о награде. И мне не знамо право. Зачем оно? Почему ты хочешь дать кому-то право? Если ты что-то разрешаешь, то это подразумевает и запрет. Свободу? Свободу можно только взять. Право? Как же надо опуститься, чтобы позволить другому давать тебе право? Или я не понимаю значение этого слова?
Луна сменяет солнце. А солнце сменяет луну. Ночь сменяет день, а день сменяет ночь. Такова жизнь. Таков мир. Но разве вы, мудрецы тьмы, лелеющие тьмы, почитающие тьмы, не желаете погрузить мир во тьму? Если нет, то в чём ваша цель? Луна и без того существует. Тьма и без того существует. Вместе со светом, со светом наравне. Вы лишь желаете сохранить её? Что ж, коли это так, то мы с вами ближайшие союзники, ведь и я желаю сохранить её, подобно тому, как желаю сохранить свет

— Сомневаюсь, что простой человек, потерявший свою семью из-за войны будет радоваться этим "мимолётным" страданием, ведь он обязательно станет сильнее после этого. Этот мир жесток, Икаи. Невыносимо жесток, ведь такова природа, которая также жестока. Животные пожирают животных. Люди убивают людей. Одинаковые циклы, одинаковое колесо, другие пропорции и другие краски. Ведь я тоже когда-то познал все это на себе... Никакие страдания и боль не стоят этой "гармонии". Тьма не предлагает забвение, она даёт каждому право и возможность на лучшую жизнь, без страданий и боли, потому как в них более не будет необходимости, вот и вся Истина, которую вы ещё не способны познать, ведь не ощущали на себе истинную гармонию без этих ложных ощущений.

— Вы говорите, что, если бы каждый попытался прийти к соблюдению гармонии и совместному уважению... Такого не будет никогда, ведь такого никогда и не было до этого момента. Но такое возможно лишь в объятиях Госпожи Тьмы. Я не безумец, который заманивает сладкими речами других. Я ведаю другим правду. И правда такова – лишь бессмертная чаша, наполненная одним нескончаемым напитком способна утолить вечную жажду, а не помесь разных жидкостей, способных прибавить горечи во рту.

 

[Даркриэль]

Потому что они бежали из Империи Черного Солнца и основали на юге свое царство. Грубо говоря. Они подрывают стабильность нашего государства. Я предложил Адальгеру решить мирно вопрос на моих условиях, но ответ не получил.

Мне кажется это притянуто за уши. Всего лишь желание завоевать близлежащую страну, сделав ее своим вассалом, либо поработив.

 

[Владыка Элифас]

ОД 1

В очередной день произошло необычное заседание на которое были приглашены не только кардиналы, но и эльфы и знатнейшие люди Ватикана. Собрание состоялось по поводу грязных слухов, якобы о том, что с Подачи Папы были осквернены мертвые и использовалась темная магия.

- Мы хотим знать, что произошло в стенах академии! Из-за чего пошли такие слухи. Неужели это и правда. Нам нужны ответы, и немедленно! – заявит возбужденный с кардинал резкой жестикуляцией явно озвучивая мысли присутствующих.

- Вы абсолютно правы, сие действие и правда отвратительно, если бы имело место быть, но все несколько проще и иначе. Все дело в том, что были замечены следы некой новой болезни, и чтобы предотвратить ее распространение я поручил магов избавится от носителей оной пока не стало слишком поздно, а магов я попросил, чтобы они проконтролировали нераспространение болезни за пределами стен. А всех собравшиеся хочу поблагодарить за проявленную бдительность и не переживать по поводу случившегося.

— Вот и все, что из себя представляет служитель Господа. Его святыню готовы сравнять с землёй, как и утопить в крови сопротивляющихся, но "Папу" и его окружение будет интересовать лишь сохранение лица. "Какие ужасные слухи" — молвил он, но именно эти слухи и оказались правдой...

 

[Владыка Элифас]

Вы лишь желаете сохранить её? Что ж, коли это так, то мы с вами ближайшие союзники, ведь и я желаю сохранить её, подобно тому, как желаю сохранить свет

— Тьма была задолго до нас всех и будет вечно после. Мне нечего сохранять, потому как это неизбежно. Я способен преумножить ее и я это сделаю, пока мир не обретёт спокойствие и процветание, которого не было нигде и никогда.

 

[Даркриэль]

- Вы так оправдались, признаю, вы меня удивили, ожидал я услышать другого ответа, вы точно представитель падших?

Со снежными феями беседовать у меня нет намерений. Ваша дерзость переходит всякие границы, подавляя даже некоторые культы и заставляя их плакать. Научитесь сначала разговаривать, владыка.

 

[Реанрион Ильфелкиир]

Со снежными феями беседовать у меня нет намерений. Ваша дерзость переходит всякие границы, подавляя даже некоторые культы и заставляя их плакать. Научитесь сначала разговаривать, владыка.

- Меня будет падший учить этикету? Не знал, что темные эльфы такие нежные, видимо, поэтому вас называют владыкой на побегушках, как дела у Малекита? Надеюсь, рано или поздно с ним мне удастся побеседовать. Ладно, вы мне не интересны, всего лишь марионетка.

 

[Папа Урбан]

— Вот и все, что из себя представляет служитель Господа. Его святыню готовы сравнять с землёй, как и утопить в крови сопротивляющихся, но "Папу" и его окружение будет интересовать лишь сохранение лица. "Какие ужасные слухи" — молвил он, но именно эти слухи и оказались правдой...

Как погляжу я, вас очень уж беспокоят наши святыни и война Империи против Иерусалима. С чего бы это… Можно подумать, что вам и самому нужно, чтобы люди поубивали друг друга и потом прийти на все готовое.

Слышал ваши культы объединились, и вы с какой-то целью спустили корабли в море, и уверен точно не для торговли.

Поэтому попрошу не лесть в дела в которых вы мало, что знаете и понимаете и заняться своими кораблями и войной которую вы сами рано или поздно начнете.