Ветер со склона подхватил Ямивару прежде, чем тот коснулся земли: лёгкий, сизый, ощущающийся в каждом пере. Он весело и легко опустился на землю. У него в руках было что-то тяжёлое — два свёртка, тёмные как кора старого дерева, пахнущие смолой и чем-то иным, что нельзя было уловить как простой материальный запах. Чем-то находящимся вне материи. Под ним простиралось подобие едва взрастающего не столько города, сколько соплетия деревень, переплетающих в себе привычки жития разных ёкаев. Ещё вчера во всей округе едва можно было встретить пару теней от деревьев. Ныне всё здесь превратилось в одну глобальную тень
Толпа ёкаев кипела, не как боевой клинок, а как большое жилище — множество рук, голосов, шагов; кто-то ровнял землю, кто-то рубил бревно, кто-то медленно опускал в землю длинный столб и крепил к нему обтёсанную до блеска доску. На далёком плане, в полутьме деревянных бараков, виднелись силуэты более грубые: ширококрылые тэнгу, высокие фигуры гашадокуро, тяжёлые, низкорослые кучи, похожие на кротов рыли землю. Лёгкий перестук инструментов, запахи свежевырытой норы и тёмные духовные вибрации разносились на многие километры вокруг
В центре лагеря, между рядами пологих крыш, зиял провал: круговой разрыв в земле, серединой и уплотнением которого был чёрный базальтовый свод — гладкий, как лицо ночи, и утопленный под толщей вынутой земли. От него веяло прохладой, и воздух над ним дрожал, будто кто-то тихо дышал в глубине. К нему сходились тропы, к нему тянулись руки. Около края стояли двое.
Хасэй, старуха, чей взгляд всегда заставлял сердце Ямивары ускорить темп своего биения встала чуть в стороне и посмотрела на Ямивару одним взглядом — не долгим, но достаточным, чтобы извести крошечную искорку у любого, кто был не к месту. Её голос не затребовался: всё, что нужно было сказать, было уже сказано стихией её взгляда. Куроха, подобный тени в ночи стоял рядом; он словно слился с тенью от ближайшего столба, и лишь лёгкое движение подбородка выдавало, что он заметил прибытие. Его лицо было безмолвно, как ровная поверхность воды в старом пруду.
Ямивара шагнул вперёд, и земля звенела звонким смехом под его ногами. Он снял один свёрток и положил предмет на землю: тяжёлый чёрный шар, покрытый тонкой пеленой чёрного тумана, в которой блестел кажущийся замершим узор — как если бы ночь сложила на себе карту звёзд. Второй свёрток он открыл осторожней: внутри лежала спираль, чёрная и матовая, но изнутри излучавшая тусклый чёрный свет, невидимый материальному взору, будто в ней пламенела какая-то своя прохлада. Когда предметы коснулись земли, воздух изменился: разговоры на миг затихли, молва разошлась как круги на воде, и тысячи глаз обернулись к центру.
Хасэй ответила без слов: она подошла, провела ладонью по краю базальтовой ступени, и пальцы её ощутили камень так, как будто знали всё о нём с рождения. Короткое движение — и в земле у входа ещё глубже вжился один кольевой столб; рука Хасэй была быстрой, точной, не требующей помощников. Куроха тем временем бесшумно ступил в тень артефактов, уже установленных друг на друга в центре площадки и медленно обошёл круг, будто что-то проверяя и созерцая
Работа возобновилась, но уже другая: прежде было просто строительство, теперь — выверенное, как шаг музыканта. Кто-то таскал груды земли, кто-то сплетал канаты, чтобы укрепить стенки; где-то слышался низкий, глухой звук кувалды по вбитому в землю кольцу. По краям ёкаи ставили столы и выкладывали карты; на каждой карте помечались линии и отметки, словно кто-то учил холст, как держать форму. Множество рук писали на дощечках имена, короткие знаки, и эти дощечки втыкали у троп, где ветер мог прочесть их первым.
Ямивара прошёл круг и развернулся. Его голос был громок, тёпл и прост: «Ну что, братцы да сестрицы, эээээх! За работу!» Он смеялся, и смех его раскатился по лагерю, поднимая головы и улыбки; Хасэй инула едва заметный взгляд в сторону тэнгу; Куроха молча взлетел вверх и растворился в воздухе
Тем временем в глубине базальтовой ямы уже тянулись чёрные своды: несколько тяжёлых каменных блоков медленно вставало на место, они были движимы не просто руками, а чьей-то оговорённой тишиной. Когда одна стена была возведена, воздух затянулся в лёгком грузе — как если бы под землёй наливалась вода. И всё вокруг, не смотря на шум лесорубов и кованых молотов, словно признало границу: там, где камень взялся и встал, всё становилось другим. Тёмным.
День катился к вечеру. Тени становились длиннее, и на вершинах сосен загорелись первые лампы, овевающие всё таинственной тьмой; тысячи потусторонних огней загорелись в ряд, словно поселение открыло свои глаза. Ямивара встал у края провала, положил руку на артефакты, и его пальцы ощутили холод, не причиняющий боли, а обещающий порядок. Он посмотрел на Хасэй и Куроху, и в его словах не было бахвальства, была лишь простая, широкая радость: «Всё по плану, добро пожаловать домой. Пойдём, покажем дорогу тем, кто с нами.»
Когда ночь опустилась окончательно, пропитанные тёмной ёкайской энергией земли под ногами задышали от судорожной работы огня и дыма, и в воздухе поплыли запахи смолы, горячего железа и особого чайного листа. Группа тэнгу подняла в воздух тяжёлую круглую базальтовую плиту, а затем опустила её поверх стен; шов между камнями был аккуратен, и оттуда, в тот самый миг, как камень коснулся камня прошёл тихий, ровный звук — как будто глубоко внутри кто-то закрыл книгу и отложил её на место. Лагерь вздохнул, и жизнь его стала другой: те же древесина и камень, те же костры, те же песни, но теперь они шли из пространства, где земля и камень сделали свою отчётливую, молчаливую работу. Всё пространство вокруг стало единым. Тихим. Весёлым. Тёмным.
Публичное действие
Сокрытого Царства
Тёмные ёкаи продолжают переселяться в "Тёмное Царство". Продолжается строительство поселений Тёмного Царства и возводится центральный Дворец Тьмы под которым будут находиться объединённые в один артефакты Тьмы. Куроха из Дома Кавахори, Хасэй из Дома Яма-уба и Ямивара из дома Тэнгу станут во главе этого государства. Их места в Дзунитари но Цудои займут иные ёкаи
