Приветствуем Вас на творческом форуме для начинающих писателей и ролевиков «Хьёльм»!
Наш проект призван объединить текстовиков различных направлений: ролевиков, писателей, создателей вымышленных миров и не только. Мы выступаем за прогресс и развитие ролевого сообщества. Во главу угла мы ставим уважительное отношение ко всем пользователям, а также активное взаимодействие с новичками: например, мы активно приглашаем начинающих ролевиков из социальных сетей для освоения здесь.
Более подробную информацию о Хьёльме можно посмотреть в теме Навигациия.
Вы используете устаревший браузер. Этот и другие сайты могут отображаться в нём некорректно. Вам необходимо обновить браузер или попробовать использовать другой.
- Забавная речь. Только вот зачем? Толпы тут нет и быть не может. Потому что она ничего не решает. Даже сойди один из нас с ума и начни специально провоцировать подданных. Я сомневаюсь что они смогут его скинуть самостоятельно. Низшие из них. А среди правителей никому ваш вариант. не интересен. Так к чему была эта речь?
— Вы мне более не интересны, потому как из себя ничего не представляете. Вы развязали войну, потеряли людей, сбежали, поджав хвост и оставили своего «союзника» на погибель в одиночестве, но, пожалуй, в последний раз вам отвечу... Никому из правителей неинтересен этот вариант? Значит в дело пойдут другие «варианты».
— Подобные Вахману и борятся за старые порядки. Они считают, что они выше всех и что подданные, а точнее, «низшие из них» неспособны ни на что, даже если Вахман сойдёт с ума и начнет специально провоцировать подданных. Мне достаточно одного этого, чтобы вцепиться и не отпускать мое предназначение избавить мир от подобных ему и от страданий. Покуда такие как Вахман правят людьми – мир продолжит гнить, но Великая Тьма всё исправит... Я сделаю все что потребуется.(ДД 1-2)
Орда Элифаса, подобно чёрной лавине, катилась по выжженным равнинам, оставляя за собой лишь пепел и молчание. Воздух гудел от тысяч шагов, взмахов крыльев и скрежета стали. Небо, вечно подёрнутое дымом, окрасилось в багровые тона — то ли от заката, то ли от отсветов грядущей битвы.
Внезапно разведчики на варгах вернулись с докладом: войско Саманидов не бежит. Оно развернулось и движется навстречу. Их строй — живая стена из щитов, копий и отчаяния — растянулся у узкого горного перевала, ведущего в Линьи.
Элифас поднял руку, и орда замерла. Его взгляд скользнул по рядам защитников — он видел не воинов, а жертв. Они стояли насмерть не ради победы, а ради времени.
— Он жертвует собой... чтобы его народ успел убежать, — прошептал Элифас, и в его голосе прозвучало нечто, похожее на уважение. — Как благородно... и как глупо.
Он сделал шаг вперёд, и тени вокруг сгустились, приняв форму карты сражения.
— Они думают, что их щиты остановят нас? Их копья пронзят нашу Тьму?" — его голос нарастал, наполняясь мощью. — Напомним им, что против вечности не устоять.
Орда ринулась вперёд.
Сначала полетели стрелы тёмных эльфов — не смертоносные, но ослепляющие, окутывающие врага Тьмой и страхом. Затем на фланги ударили варги — их клыки рвали плоть, а рык парализовал волю. С неба спикировали виверны и летающие твари, вырывая глаза и запутывая ряды. Затем на них обрушилась лавина живых мертвецов и скелетов. Саманидская пехота повязла в трупах и после них словно молния обрушились крупные тролли и огры, они раскидали первые ряды и пробили брешь в строю, куда хлынули сотни орков и гоблинов.
Но саманиды держались. Их маги пытались противостоять Тьме, но их заклинания гасли, едва коснувшись ауры Элифаса.
— Они храбры, но храбрость не спасёт их от судьбы, — произнёс Элифас, наблюдая, как его рыцари смерти врезаются в центр вражеского строя, устрашая всех поблизости, где почти любой не справится с холодным и ужасающим взглядом самой смерти.
Правитель Саманидов, в сияющих словно золото доспехах, сражался в центральных рядах, куда уже начали пробиваться орки. Его меч сверкал, но с каждым ударом он тускнел, поглощаемый тенью.
Элифас медленно пошёл к нему сквозь хаос битвы. Враги падали замертво, едва приблизившись к нему — их жизни высасывала сама Тьма.
— Ты подарил им надежду, но надежда — всего лишь отсрочка перед падением, — сказал Элифас, останавливаясь перед правителем. Саманид явно ослаб во время битвы и уже более не мог противиться силе Тьмы
Тот опустил меч и взглянул на Элифаса в последний раз. Его глаза были полны усталости и горя, а также понимания.
— Я сделал то, что должен был...
— И теперь ты станешь тем, кем должен. Ты защитишь свои земли, но иначе... — ответил Элифас, и тень протянулась к правителю, обвивая его, как саван.
Когда тьма отступила, бездыханное тело саманидского правителя лежало неподвижно перед ногами Элифаса. Он взглянул на него и почтительно кивнул:
— Вот и закончилась история Фаридуна аль-Самани – правителя Саманидов. Потратил ты немало нашего времени, но все-таки нашёл в себе силы принять бой и взглянуть правде в глаза. Пока предатель Вахман сидит в своей крепости и попивает вино, развлекаясь и не унывая – ты лежишь умерший перед моими ногами. Одна история закончилась... Но начнется новая. Встань же, падший правитель. Ты заслужишь праведного возмездия...
Небольшие потоки Тьмы, исходящие из плаща Элифаса – окутали тело Фаридуна и тот спустя мгновение поднялся.
— Пока ты побудешь в таком состоянии, тело. Но, вскоре я отыщу твою душу, Фаридун, и ты станешь нечто большим, кем есть сейчас и кем был когда-либо...
Битва стихла. Войско Саманидов было разбито, но их жертва не была напрасной: часть народа успела уйти в Линьи.
Элифас повернулся к своим генералам:
— Они подарили нам битву... теперь мы подарим им Вечность.
Орда двинулась дальше – к границам Линьи, вместе с пополнившими войско саманидскими воинами правителя...
Войска построились, они слушают речь короля. Орлы летают над армией, они несут в лапках знамена короля, и кадила с благовониями. Он поведет их в бой и будет разить противников своим мечом. Жрецы объявляют эту бойню - благословенной, во имя Авалона и человечества неоскверненного. Флот Авалона, уже разбил объединенный флот франции и Барселоны и продолжает лютовать на морских просторах. Дело за армией.
1ПД Великое наступление начинается. Серые Рыцари, Сестры Безмолвия, Бастион Человечества, Юстаэринские рыцари, Кустодианская Гвардия, Его Морниваль, капелланы, они все во главе с королем составляют ядро этого наступления, десятки тысяч доблестных воинов Авалона поддерживают их в битве. Более чем достойная компания для славной смерти в бою... или победы. Эта бойня - благословенна!!! Убей чужака, сожги еретика!!!
1ОД Все военно-экономические инструменты Авалона начинают давить Францию по всем фронтам, где только это возможно, в экономике, политике, торговле и т.д.
- Иронично. Я настолько не интересен Элифасу что он продолжает придумывать новые варианты как меня оскорбить или оклеветать. Это довольно забавно. Как и его попытки перевести стрелки. Уж не себя ли он увидел в той реплике. Значит я правильно не стал называть имен.
После чего Вахман Изед встал и несколько минут молчал. Старый союзник пал. Он был не худшим человеком и правителем. И уж точно не заслужил той участи на которую был обречен.
Ветер со склона подхватил Ямивару прежде, чем тот коснулся земли: лёгкий, сизый, ощущающийся в каждом пере. Он весело и легко опустился на землю. У него в руках было что-то тяжёлое — два свёртка, тёмные как кора старого дерева, пахнущие смолой и чем-то иным, что нельзя было уловить как простой материальный запах. Чем-то находящимся вне материи. Под ним простиралось подобие едва взрастающего не столько города, сколько соплетия деревень, переплетающих в себе привычки жития разных ёкаев. Ещё вчера во всей округе едва можно было встретить пару теней от деревьев. Ныне всё здесь превратилось в одну глобальную тень
Толпа ёкаев кипела, не как боевой клинок, а как большое жилище — множество рук, голосов, шагов; кто-то ровнял землю, кто-то рубил бревно, кто-то медленно опускал в землю длинный столб и крепил к нему обтёсанную до блеска доску. На далёком плане, в полутьме деревянных бараков, виднелись силуэты более грубые: ширококрылые тэнгу, высокие фигуры гашадокуро, тяжёлые, низкорослые кучи, похожие на кротов рыли землю. Лёгкий перестук инструментов, запахи свежевырытой норы и тёмные духовные вибрации разносились на многие километры вокруг
В центре лагеря, между рядами пологих крыш, зиял провал: круговой разрыв в земле, серединой и уплотнением которого был чёрный базальтовый свод — гладкий, как лицо ночи, и утопленный под толщей вынутой земли. От него веяло прохладой, и воздух над ним дрожал, будто кто-то тихо дышал в глубине. К нему сходились тропы, к нему тянулись руки. Около края стояли двое.
Хасэй, старуха, чей взгляд всегда заставлял сердце Ямивары ускорить темп своего биения встала чуть в стороне и посмотрела на Ямивару одним взглядом — не долгим, но достаточным, чтобы извести крошечную искорку у любого, кто был не к месту. Её голос не затребовался: всё, что нужно было сказать, было уже сказано стихией её взгляда. Куроха, подобный тени в ночи стоял рядом; он словно слился с тенью от ближайшего столба, и лишь лёгкое движение подбородка выдавало, что он заметил прибытие. Его лицо было безмолвно, как ровная поверхность воды в старом пруду.
Ямивара шагнул вперёд, и земля звенела звонким смехом под его ногами. Он снял один свёрток и положил предмет на землю: тяжёлый чёрный шар, покрытый тонкой пеленой чёрного тумана, в которой блестел кажущийся замершим узор — как если бы ночь сложила на себе карту звёзд. Второй свёрток он открыл осторожней: внутри лежала спираль, чёрная и матовая, но изнутри излучавшая тусклый чёрный свет, невидимый материальному взору, будто в ней пламенела какая-то своя прохлада. Когда предметы коснулись земли, воздух изменился: разговоры на миг затихли, молва разошлась как круги на воде, и тысячи глаз обернулись к центру.
Хасэй ответила без слов: она подошла, провела ладонью по краю базальтовой ступени, и пальцы её ощутили камень так, как будто знали всё о нём с рождения. Короткое движение — и в земле у входа ещё глубже вжился один кольевой столб; рука Хасэй была быстрой, точной, не требующей помощников. Куроха тем временем бесшумно ступил в тень артефактов, уже установленных друг на друга в центре площадки и медленно обошёл круг, будто что-то проверяя и созерцая
Работа возобновилась, но уже другая: прежде было просто строительство, теперь — выверенное, как шаг музыканта. Кто-то таскал груды земли, кто-то сплетал канаты, чтобы укрепить стенки; где-то слышался низкий, глухой звук кувалды по вбитому в землю кольцу. По краям ёкаи ставили столы и выкладывали карты; на каждой карте помечались линии и отметки, словно кто-то учил холст, как держать форму. Множество рук писали на дощечках имена, короткие знаки, и эти дощечки втыкали у троп, где ветер мог прочесть их первым.
Ямивара прошёл круг и развернулся. Его голос был громок, тёпл и прост: «Ну что, братцы да сестрицы, эээээх! За работу!» Он смеялся, и смех его раскатился по лагерю, поднимая головы и улыбки; Хасэй инула едва заметный взгляд в сторону тэнгу; Куроха молча взлетел вверх и растворился в воздухе
Тем временем в глубине базальтовой ямы уже тянулись чёрные своды: несколько тяжёлых каменных блоков медленно вставало на место, они были движимы не просто руками, а чьей-то оговорённой тишиной. Когда одна стена была возведена, воздух затянулся в лёгком грузе — как если бы под землёй наливалась вода. И всё вокруг, не смотря на шум лесорубов и кованых молотов, словно признало границу: там, где камень взялся и встал, всё становилось другим. Тёмным.
День катился к вечеру. Тени становились длиннее, и на вершинах сосен загорелись первые лампы, овевающие всё таинственной тьмой; тысячи потусторонних огней загорелись в ряд, словно поселение открыло свои глаза. Ямивара встал у края провала, положил руку на артефакты, и его пальцы ощутили холод, не причиняющий боли, а обещающий порядок. Он посмотрел на Хасэй и Куроху, и в его словах не было бахвальства, была лишь простая, широкая радость: «Всё по плану, добро пожаловать домой. Пойдём, покажем дорогу тем, кто с нами.»
Когда ночь опустилась окончательно, пропитанные тёмной ёкайской энергией земли под ногами задышали от судорожной работы огня и дыма, и в воздухе поплыли запахи смолы, горячего железа и особого чайного листа. Группа тэнгу подняла в воздух тяжёлую круглую базальтовую плиту, а затем опустила её поверх стен; шов между камнями был аккуратен, и оттуда, в тот самый миг, как камень коснулся камня прошёл тихий, ровный звук — как будто глубоко внутри кто-то закрыл книгу и отложил её на место. Лагерь вздохнул, и жизнь его стала другой: те же древесина и камень, те же костры, те же песни, но теперь они шли из пространства, где земля и камень сделали свою отчётливую, молчаливую работу. Всё пространство вокруг стало единым. Тихим. Весёлым. Тёмным.
Публичное действие
Сокрытого Царства
Тёмные ёкаи продолжают переселяться в "Тёмное Царство". Продолжается строительство поселений Тёмного Царства и возводится центральный Дворец Тьмы под которым будут находиться объединённые в один артефакты Тьмы. Куроха из Дома Кавахори, Хасэй из Дома Яма-уба и Ямивара из дома Тэнгу станут во главе этого государства. Их места в Дзунитари но Цудои займут иные ёкаи
Воздух в роще Духовидца был тихим и густым, словно замешанным на старой крови и древней силе. Фандал, сбросив с плеч дорожный плащ, подошёл к исполинскому Дубу. Листва его шелестела, словно тихою речью, а в шрамах коры угадывалось подобие лика.
– Это тебе, – коротко бросил гном, доставая из котомки сверкающую в последних лучах солнца рунную цепь.
Он примерился, залез на камень и начал обвивать цепью мощный сук. Золото, оживая под его пальцами, прижималось к дереву, а руны начинали светиться ровным, тёплым светом.
Ветер внезапно стих. Тишина стала звенящей. И тогда в сознании Фандала, слышимый не ушами, а всем существом, прозвучал голос. Не звук, а сама суть – медленная, могучая, как движение земных пластов.
«Благодарю, кузнец. Я вижу далеко. И вижу, как Тьма на востоке клубится, готовясь к прыжку. Цепи мне мало. Нужен Щит для всей земли Русской.»
Фандал, не отрывая рук от тёплой коры, мысленно ответил: «Говори. Я слушаю».
«Веди мастеров своих к святым камням, что лежат в глухих местах. Вложи в них волю свою. Призови духов света, что бродят меж мирами. Заключи их в камне, как ты вплавляешь руны в металл. Поставь эти камни-стражи на рубежах. Пусть станут они частоколом против тьмы, что ползёт с той стороны. Их свет будет жечь скверну, а воля — укреплять дух воинов твоих».
Образы возникли в голове гнома: каменные стеллы, похожие на заострённые копья, врытые в землю; сияние, бьющее из их сердцевины; орды тварей, останавливающиеся перед невидимой стеной с воем полным боли.
– Понял, – глухо сказал Фандал вслух. – Будет сделано.
Он закончил закреплять цепь. Она легла идеально, и свет рун слился с лучами заходящего солнца. Дело было сделано. Фандал спустился на землю, посмотрел на Дуб-Страж. И вдруг, отринув всю гномью суровость, обнял его шершавый, могучий ствол, прижавшись к нему щекой.
– Держись, старик, – прошептал он. – Мы ещё повоюем.
Обвалакивающе светлый лес дышал мягко мягко и нежно: листва бледнела в рассветных лучах, стволы тянулись ровными строками к солнцу, а почва под ногами нежила ступни каждого по ней проходящего, пахла влажной корой и холодной зеленью. Сквозь кроны падали тонкие бархатистые солнечные лучи , они шуршали по мху и ложились на землю серебристыми полосами. В воздухе висела сладкая горечь чая и едва уловимый шлейф жасмина, смешанный с запахом свежесрубленного дерева, будто лес сам ожидал приглашённых.
Взгляд скользнул южнее, и мир наполнился движением, тихим как дыхание. Тысячи цуру, белых и длинношеих, в безмятежной гармонии взгромоздились на ветви, на крыши деревянных домиков и на тонкие каркасы; сотни судзумэ, маленьких и быстрых, вплетали между ними волокна Их крылья шли одно за другим, мягко, будто музыка, и каждый взмах был словно удар молотка по лёгкому серебру — не звенел, а звонил в груди спокойной радостью.
Звуки были медитативны: шорох перьев, редкий стук по дереву, тихое скребучее воркование в уголках — всё это складывалось в ровный ритм, как дыхание большого организма. Птичьи голоса не спешили, они текли, пощёлкивая, переговариваясь короткими фразами, и где-то внизу слышался глубокий, удовлетворённый вздох земли, принимающей новые формы. Время казалось растянутым: каждый звук успевал завершиться и оставить место следующему.
На стройках поднимались лёгкие, но прочные силуэты — изящные колонны, прозрачные мостики, крыши-плетень, что становились выше и светлее с каждым добавленным бруском. Деревянные элементы садились в пазах без скрипа, лишь иногда разносился тихий щёлчок: точный, уверенный, как подпись. Повсюду играло светлое сияние, тающее по граням и вырисовывающее тонкую резьбу из тёплого света, словно структуры сами светились изнутри.
Запахи сменялись полифонией: смола от свежих досок, горькая нота коры, сладковатый дым от маленьких очагов для чайных чаш, и везде — чистота цветов, которая делала воздух прозрачно-свежим. Пыльца летела в световых струнках и ложилась на крылья, на пескоструйную гладь колонн, придавая всему виду нежную упругость.
И выше, над всей этой неспешной работой, неожиданно появилось одно светило: круглая, тёплая вспышка, что не жгла, а согревала и освещала, словно улыбка, расправленная над землёй. Из её края падали лучи, мягкие и золотистые, они гладили крыши и шеи цуру, ловили в себя блеск глаз судзумэ, и в каждом луче мерцал тонкий отблеск тепла. Тень Акифури, парящей в воздухе словно солнце была лёгкой, почти прозрачной, как дымок от чая.
Внизу всё продолжало свой неспешный танец: руки вкладывали, крылья налаживали, голоса подхватывали ритм. А сверху тот свет расширялся, становился главным звуком и главным запахом — тепло, как стебель, как запах свеже заваренного чая на рассвете, как приятная тяжесть на плечах. И там, в этом круге света, словно само солнце, наблюдала фигура: светлая, широкая, с перьями, что поймали каждый луч. Её присутствие было безмолвным и тёплым, и от него шло тихое благословение — как если бы весь лес наконец узнал своё лицо и принял его с радостью.
Публичное действие (2)
Сокрытого Царства
Создание и строительство Светлого Царства для светлых ёкаев
Император Хадагана ознакомился с результатами донесений от советников (в том числе об генерале-изменнике из Союза Дракона) и после весьма продолжительной с ними беседы, а также бесед со своими послами, побывавшими в разных странах выдал следующие указания:
ПД
Полностью отменить тактику запугивания мирного населения стран Индии и использования сил нежити против мирного населения. Войну против Пратихары продолжить методами, заявленными ранее - предлагая мирным защиту и покровительство, а войска противника истреблять до последнего, направляющего оружие в сторону хадаганцев.
С войсками Палы поступать аналогично. После завершения кампании в Пратихаре выставить ультиматум владыкам Палы с требованиями территориальных и иных компенсаций за нанесённый урон нашим силам и за несоблюдение нейтралитета.
В случае непринятия данного ультиматума после завершения кампании в Пратихаре и её оккупации (временно Пратихара будет оккупирована войсками Хадагана полностью) начать кампанию против Палы с аналогичными методами без применения нежити против мирных и без приемов запугивания.
После завершения кампании (при отказе ее властей от Ультиматума) в Пале эта страна лишится на время независимости полностью, управляться будет хадаганцами, лишится границ с Бенгалией, морского побережья и станет на это время хадаганскими провинциями. Только через 10 лет будет дозволено местным лояльным Хадагану властям выбрать нового короля, который будет править 1/5 ее нынешней территорией без выхода к морю и без доступа к границе с Бенгалией.
В случае принятия Ультиматума Палой, это означает смена их властей на лояльные Хадагану, передача Хадагану 2/3 территорий Палы и всего морского её побережья (кроме 1 порта) с сохранением независимости, а также границы с Бенгалией остаточной части страны.
Вторым указом последовало расширение сотрудничества университета Хадагана с ведущими магическими школами и фабриками. ОД1.
Даже в пустынном Космосе нет справедливости - громадные звезды и планеты взрывают о себя мелкие кометы и космическую пыль. Я слышал от своих астрономов, что какие-то звёзды умирают со временем, какие-то рождаются вновь. Движение и неравенство - суть в существовании Мира.
Даже новоявленные темные Владыки никогда не скажут, что едят они похлёбку в полевых лагерях вместе со своими порождениями. Выходит, что их байки про "справедливый мир" ничего не более, как обычная Смертная жажда власти, влияния, контроля и блаженства.
Всего лишь какой-то очередной Смертный захотевший почитания и Славы больше, чем ему требовалось.
Тот генерал сыграл в авантюру - он вполне рассчитывал, что собственными "благородными порывами" предвосхитит Мудрость своих владык и получит после в управлении больше войск. Однако тонкости политики Востока слишком сложны для мужлана вояки.
Его ставка проиграла. Ибо за ослушание Приказа следует обычно казнь.
А так... Воины мои и полководцы тоже немного не сдержали себя в руках, но они не совершали греха Клятвопреступничества. Посему особо яростные сторонники войны у нас будут просто переведены на иные позиции.
Над морем висела тяжёлая свинцовая заря; небо казалось тёплым камнем, что вот-вот обрушится на воду. Волны, чёрные и густые, катили на берег одна за другой длинными пенистыми плоскостями. Они бились о прибрежные камни, расплёскивались и вновь собирались в холодные кольца, чтобы пуститься в новую катящуюся череду ударов. В воздухе пахло солью и смолой, и каждый вдох казался вычерченным на коже шрамом.
На поверхности — обрывки: парус, ещё одетый в мокрую полутень; рваная верёвка, сбившаяся в странный узор; деревянная доска, крошечная и одинокая среди громады вод, но всё же несущая в себе отблеск солнца: красный, как кровь на потерянном лепестке сакуры. Доска раз за разом сталкивалась с чёрной полосой камней, подскакивала и снова исчезала в глубине, оставляя за собой тонкую белую линию пены. Древо не тонет, но что толку от разбитого древа?
Скалы отбрасывали в воздух мелодию ударов: — скрипы дерева о камень, глухие раскаты эха вслед ударам полуразрушенных бортов бывшего корабля, свисты и завывания обезумевшего ветра, бушующего в округе. Иногда звук рвался в безумном стоне, будто сам океан вспоминал старые раны и восклицал их во всеулышание. Их голоса... не про гибель, а про неумолимое притяжение: им нет пути обратно, в прежний покой. Стойкий шум прибоя приносил иные голоса — крики тех, кто ещё держался за обломки. Их крики были не только страхом, но и молитвой, и воспоминанием о доме: высокие, резкие и хриплые, они цеплялись за ветер и уносились прочь, пока снова не ломались о воду.
Над шатким единением хаоса кружили морские птицы — резкие, как лязг стали о сталь. Их крылья прорезали воздух скрежетом, крики — воплями-стрелами: «кри-и!», «кря!» — бесконечная дробь, беспокойная рифма к ритму шума. Птицы летели низко, будто пытались удержать что-то ещё, что отказывалось остаться; или, может, просто наблюдали, как наблюдают святые над миром людским: безмолвно и жестоко.
Паруса, наполненные яростным ветром, то напрягались, то провисали, словно живые одежды, изломанные бурей. Болты мачты скрипели, и каждая доска жалобно тянула в себе звук, как старуха — воспоминание. Влага стучала по швам, напоминанием о терпкости времени; каждая капля, прорезающая воздух, была мелкой нотой в симфонии окончания.
Что есть стихия, если не древний собеседник, которого едва ли дано понять забывшим времена его рождения? — думала Икаи, глядя на влажный узор, оставленный на доске кровью моряка, переходящей в ржавчину. Мысли её текли не стремительно; они были как глубинное течение: медленное и оценивающе-опоясывающее
На берегу валялись предметы, некогда чью-то жизнь державшие: кружка с трещиной, маленькая шкатулка с затёртой резьбой, ткань, в которой спрессовалось море. Всё это, промокшее, казалось немного потерявшим вес, как будто вода собирала у вещей их прежние значения и выносила их на камни, чтобы те могли посмотреть на них с высоты собственной неподвижности.
Крик одного ёкая, ещё не сломленного, рванул на миг тишину и тут же потонул в расползающемся шорохе волн. Его звук был острым.
— «ааа!» — и сразу после него — пауза, полная свистящих отголосков. В этом звуке слышалось и боль, и удивление, и странное, почти благодарное покорение: так, будто в конце пути ёкай понимает, что многие бури он не мог изменить, и потому остаётся лишь принять их и жить дальше, в новом теле.
Икаи не рвалась броситься в воду, не искала героизма. Она стояла, почти не дыша, и допускала в себя всю ту печаль, что приносил ветер. Печаль — не слабость; она — материя, из которой выстраивается сострадание. Её взгляд скользил по мокрой древесине, по блеску в глазах падающих, по вспененной линии, что помечала границу между сушей и морем. Мир вокруг казался одновременно хрупким и безмерно древним: свои мелочи он оберегал, а великое — просто принимал.
Шторм шептал старые притчи: о тех, кто вёл корабль всей жизни своей, и о тех, кто поверил в невозможность принимать удар, не участвуя в нём. Слушая, Икаи думала о равновесии. Путь достойного — не покорить стихию и не быть покорённым ею, но обрести с ней гармонию.
Звуки затихали по краям; крики всё ещё рябили в воздухе, но становились частью одной большой, старой песни. Икаи стояла среди этой песни — не судья, не целитель, не палач, а взгляд, что видит всякую боль и знает: из неё родится иное
Открытое Действие
Сокрытого Царства
Решением Дзунитари но Цудои начата разработка новых морских технологий Сокрытого Царства и строительство флота
На площади перед новым, пахнущим смолой и свежей древесиной теремом собралась почти половина Новгорода. Люди теснились, разглядывая резные наличники и высокое крыльцо. На нём стоял весь Регентский Совет во главе с Фандалом Златозвоном.
Вперед вышел старый боярин Щука, откашлялся, развернул свиток и начал читать, важно выговаривая каждое слово:
– Люди новгородские! Отныне по воле княжеской и Совета открываем мы сей Дом Знания для вас и чад ваших! Не для одной лишь грамоты да цифири, а для ума-разума! Чтобы знали вы, как мир устроен, как зло тёмное опознать, как от хвори себя и ближнего уберечь! А при доме сем — Светлица, где волхвы-целители немощных милуют, силой Света да травами целебными! Сия есть высшая воля богов наших — жизнь человеческую чтить, а не губить её в слепоте на жертвенниках! Сила — в знании, а не в страхе! Мудрость — в Свете, а не в Тьме!
Народ слушал, одобрительно гудел. Речь была хороша, но длинновата. И тут из-за спины боярина выступил другой — молодой, коренастый, с окладистой бородой и хитрыми глазами, боярин Добрыня. Он грузно ступил вперёд, руки в боки упёр, и громовым голосом, без всяких свитков, рявкнул на всю площадь:
– Короче говоря, учитесь, а то биты будете! Чтоб к следующей ярмарке всяк малец тут азбуку ковырял! А кто станет лениться – тому я лично пояснение сделаю! Всё! Расходись! Записываться сюды!
На мгновение воцарилась тишина, а потом площадь взорвалась смехом и одобрительными криками. Народная толпа такая — ей и высокие слова нужны, но без крепкого словца и угрозы они до сердца не доходят.
Фандал, стоявший сзади, лишь хмыкнул в бороду и одобрительно кивнул. Метод работал. По традиции Русь шла по своему пути не только с молитвами, но и с палкой.
Титул Первого Меча Империи — не просто звание. Это тяжесть стали на плечах, это ответственность, что жжет изнутри холодным пламенем. Я вхожу в Нефритовый Дворец, и массивные двери с глухим стуком закрываются за нами, отсекая оглушительную радость толпы. Тишина приёмного зала кажется почти оглушительной после грохота площади. Дом. Единственное место, где мы можем позволить себе чуть опустить щит. Воздух здесь пахнет старым деревом, воском и легким, едва уловимым ароматом ладана — запах спокойствия и власти.
Я узнаю большинство слуг. Старый Чжань с шрамом на щеке, что когда-то служил в моём отряде драконидов. Юная Мэй-Линь, дочь садовника, чью семью я спасла от бандитов на западной границе. Я вижу оттенки их душ — сдержанную верность Чжаня, похожую на глубокий синий океан, и робкую, но тёплую благодарность Мэй-Линь, что струится нежным персиковым светом. Но мое лицо остается непроницаемой маской из стали. Ни единой мышцы не дрогнет. Расслабляться рано. Победа над Культом Теней — не конец войны. Это лишь передышка.
Чтобы защитить этот запах дома, эти жизни, излучающие свои тихие цвета, мне снова предстоит выковать Бастион. Не из камня и стали, как тот, что пал на далёком севере, похоронив под обломками наше прошлое. Нет. Новый Бастион будет высечен из плоти, духа и воли. Он будет стоять не на границе, а в сердце каждого, кто готов сражаться за мир.
Я коротко киваю братьям. Чжао Мин излучает золотое сияние радости, Юань Бо — твёрдый, неумолимый серый цвет концентрации. Моё прощание лаконично, как удар клинка: «Я в Кунь-Лай». Развернувшись, я выхожу на балкон и шагаю в пустоту. Вспышка света — и вместо женщины в доспехах в небо взмывает стальной дракон, чьи крылья рассекают облака, устремляясь к заснеженным пикам Кунь-Лай.
Вид с высоты открывает стройплощадку у подножия водопада, названного Поющими Духами. Его грохот — это серебристо-белый гимн неукротимой силе. Люди, муравьями снующие у недостроенных стен будущего монастыря, кажутся такими хрупкими. Но в каждом из них я вижу потенциал. Необработанный алмаз, ждущий руки мастера. Именно здесь поднимется новый Бастион. Не неприступная крепость, а идея, высеченная в сознании каждого монаха.
Я приземляюсь в центре плато, заставив землю содрогнуться. Настоятель, седой старец с глазами цвета старого янтаря, встречает меня почтительным, но не рабским поклоном. Его аура — спокойный, мудрый зелёный цвет. Я не трачу время на церемонии. —Покажите, на что способны ваши лучшие, — голос звучит ровно, без эмоций. — Я должна видеть их силу своими глазами. Устройте показательные спарринги.
Плато превращается в арену. Сходятся бойцы, их ауры вспыхивают разными оттенками — алое буйство, жёлтая уверенность, синяя сосредоточенность. Я наблюдаю, неподвижная, как статуя. Моё сознание уже анализирует каждый жест, каждое течение энергии. Ушу и шуайцзяо… Эффективно. Практично. В них есть чистая, отточенная красота дисциплины. Это и станет основой.
Затем выходят те, в ком сила кипит иначе. Не в мышцах, а в духе. Старый мастер с посохом. Его ци — густой, землисто-коричневый поток — усиливает дерево, превращая его в орудие, способное крушить скалы. Против него — юноша, извергающий из себя неистовый, яростно-оранжевый поток огня. Бой красив, как столкновение стихий. Но побеждает опыт. Точность и выверенность старого мастера гасят хаотичный пожар юности.
Следующая пара. Один парит в воздухе на летающем мече, вокруг него плели странный смертоносный танец еще десять клинков, воля острая и фиолетовая, направляет оружие на врага. Другой разбрасывает бумажные амулеты, и каждый вспыхивает своим цветом — багряным пламенем, изумрудным щитом, свинцовой тяжестью. Бой похож на смертоносный танец. Побеждает универсальность заклинателя амулетов.
И наконец, пьяный мечник. Его аура — агрессивно-алая, размытая у краёв. Его удары рассекают воздух на расстоянии, это яростный, но безрассудный стиль. Ему противостоит скромный лекарь. Его аура до боя — едва заметный, целительный бирюзовый свет. Но затем он проглатывает пилюлю…
И всё меняется.
Его энергия не взрывается, а конденсируется. Она становится маленьким, невероятно плотным солнцем внутри него, излучающим чистейший белый свет. Его движения превращаются в молниеносный, идеально выверенный поток. Он не сражается — он исцеляет бой от угрозы, мягко нейтрализуя мечника и остальных победителей. Это не грубая сила. Это высочайшее искусство контроля. Красота, доведенная до абсолютного совершенства.
Внемательно осматриваю победителя, в нем есть что то...
Какой-то сгусток внутренней энергии.
Победитель называет это ядром и рассказывает, как взращивал свои тонизирующие травы, насыщая их светлой ци на протяжении всего времени роста, создавал из них пилюли, способные разом вернуть всю скопленную энергию на короткое время. Столкнулся с проблемой невозможности удерживать такое количество энергии без ядра, сформировал ядро и понял, что так с ним он значительно лучше контролирует и накапливает ци.
Впервые за долгое время что-то внутри меня сдвигается с места. Поражена — слишком слабое слово.
— Отныне, — мой голос режет воздух, заставляя всех замерть, — путь лекаря станет основой для всех. Каждый будет учиться взращивать свою ци, как он взращивал свои травы. Каждый будет стремиться к такому же абсолютному контролю.
Я смотрю на них, этих людей, таких разных, с их буйством красок и сил. — Сила, не имеющая ядра, — всего лишь шум. Хаос. Вы же должны стать симфонией. С сегодняшнего дня ваша цель — не просто накапливать энергию. Ваша цель — формировать ядро. Полный контроль над каждой клеткой, над каждой каплей ци. Это путь к силе, о которой вы не смели мечтать. Это путь, который может привести к вратам бессмертия.
Я вижу, как в их глазах вспыхивает непонимание, затем — осознание, а потом — решимость. Их ауры, прежде такие разные, начинают пульсировать в едином ритме. Ритме новой цели.
Бастион начинается не со стен. Он начинается с воли. И сегодня я заложила его первые камень.
ПД.
Мао Инь прибывает в Кунь-Лай, где проводит спарринги и назначает новых мастеров. Также она приказывает всем ученикам освоить искусство накопления ци с помощью лекарственных и тонизирующих трав, тренировать тело и структурировать свою ци, чтобы создать ядро.
